Апдейт консерватизма

Сейчас, конечно, никто не отрицает, что мать и домохозяйка тоже выполняют значительную работу. Но все дело в том, что они не продают рабочую силу на рынке и потому просто не входят в учет работающих. В денежной экономике все, что признано и достойно, должно быть опосредовано деньгами. А что не опосредовано, то не значимо, в определенном смысле слова не существует, во всяком случае, не принимается всерьез и не учитывается при оценке общественной производительности и человеческого капитала. У экономистов и социологов почти нет работ, где рассматривается внутренняя производительность современных домохозяйств, хотя имеется очень много работ, где рассчитывается потребление домохозяйств, их доходы и т. д. Для проверки этого суждения советую посмотреть, что найдется в Интернете, если поискать по словам «домохозяйство» и «производительность» или «семья и производительность»: огромное количество ссылок, темы которых «производительность труда и доходы домохозяйств» или «влияние семьи на производительность труда» и т. д. То есть все, в том числе и ученые, хотя отлично понимают, что уход за домом, воспитание детей, приготовление пищи — серьезный и тяжелый труд, все равно молчаливо предполагают, что труд — это когда вне дома. Это не чье-то персональное пренебрежение или предубеждение — это коренится в самой конституции денежной экономики. При натуральном хозяйстве мужчины и женщины работали в собственном хозяйстве рука об руку, равно участвуя в обеспечении жизнедеятельности семьи. В денежной экономике источник дохода переместился вовне, и мужчина стал либо ходить на рынок, чтобы продать произведенный дома продукт, либо ходить на работу (на рынок труда), продавая свою рабочую силу. В любом случае он возвращался домой с деньгами, как добытчик. Тогда, собственно, и началась недооценка женского труда. Тогда же старая форма брака — покупка женщин — начала меняться на новую — брак с приданым. С тех давних пор и сложилась ситуация, когда неоплачиваемая работа как бы не является настоящей работой. Все, чье время не пересчитывается на деньги, — дети, женщины, старики — в экономическом смысле ничего не значат. И в условиях денежной экономики домохозяйка — «просто домохозяйка», а не полноценная общественная и экономическая единица. Точно так же, как при социализме она тоже была «просто домохозяйкой», а не полноценным членом общества.

В результате возникает парадоксальная, а если сказать точнее, то глубоко извращенная ситуация. Получается так, что няня, ухаживающая за детьми других матерей, работает. А мать, ухаживающая за собственными детьми, делает это из собственного удовольствия — ведь работой это не считается. Точно так же домработница, убирающая квартиру, работает, а хозяйка, делающая в физическом смысле то же самое и затрачивающая столько же или даже больше усилий, — не работает. Возникает парадокс, великолепно сформулированный Больцем: вместо того чтобы быть матерями, женщины работают, зарабатывая деньги, чтобы купить «материнские услуги», причем часто их работа как раз и состоит в предоставлении этих самых материнских услуг [76]. Как он едко замечает, этот урок учли и пожилые бабушки, которые охотнее поработают пару часов «нянями» и заработают пару евро, чем присмотрят за внуками дома. Можно сказать, что логика современного социального развития (освобождение женщин, воплотившееся прежде всего в их профессиональной работе), соединенная с логикой денежной экономики, требует, чтобы женщина принимала на себя заботу о чужих детях и уход за чужим домом, оставив своих детей и свой дом на попечение другой женщины.