Апдейт консерватизма

Два типа отношения к земле как собственности отражаются и в отношении либерала и консерватора к земле как территории. «Земля — это настоящий фундамент, на который опирается и на котором развивается государство, так что только земля может создать историю» [45]. Не человеческие индивиды являются творцами истории, даже не народ как совокупность индивидов, а земля как место событий, место истории. Отношение консерватизма к земле расширяется до специфического отношения к пространству вообще. Как подмечает Мангейм, стремление к пространственному упорядочению событий в противоположность временному их упорядочению характерно для консервативного видения истории в противоположность демократическому либеральному видению. Адам Мюллер, консервативный немецкий политический философ XIX в., даже предложил термин «сопространственность» вместо термина «современность», имевшего в то время (да, впрочем, и сейчас) ярко выраженную либерально-прогрессистскую окраску. Связь демократии и времени, показывает Мангейм, заложена в самой сути демократической процедуры. Общественное мнение, то есть руссоистская «общая воля», не существует вне момента его проявления, будь то в голосовании, в аккламациях или в данных социологических опросов. Динамику его можно проследить, только добавляя друг к другу временные срезы, как то и делает социология. Время здесь атомизировано, так же, впрочем, как и социальная или национальная общность. И то, и другое состоит из «атомов» — изолированных моментов и изолированных индивидов. Общественное мнение не имеет своей субстанции, так же, как и общность, мнением которой оно является. Оно может бесконечно меняться во времени, складываясь как сумма мнений, составляющих общество изолированных индивидов.

С консервативной точки зрения «народный дух», менталитет нации — в противоположность демократическому «общественному мнению» — субстанционален и сохраняет самотождественность во времени. Это означает, что время не является существенной детерминантой национальной истории. Но ею является земля, то есть пространство, на котором реализует себя нация. Отсюда — противопоставление «сопространственности» и «современности». Тот же Мюллер, отвечая на вопрос, что есть нация, отказывался считать нацией совокупность человеческих индивидуумов, населяющих в данный момент часть земной территории, именуемую, скажем, Францией. Нация — это нечто гораздо большее, это «хрупкое сообщество, долгая череда прошедших, настоящих и будущих поколений, проявляющееся в общем языке, обычаях и законах, в переплетении разнообразных институтов использования земли…, в старых фамилиях и, в конечном счете, в одной бессмертной семье… государя» [46]. Нация, таким образом, — это не временное и достаточно случайное сосредоточение индивидов на определенном пространстве. Народ и его земля — это две стороны глубокого, фундаментального единства, разорвать которое нельзя, не уничтожив нацию как таковую.

Не последнее место в этом определении нации занимает семья, понимаемая в связи с землей, с имением, с усадьбой. Территория страны — это «имение» семьи государя; отсюда идет консервативное понятие о суверенитете. Государь поэтому — больше чем просто символ государственного единства. Здесь более глубокая связь. Антифеодальные революции, как французская, так и русская, не случайно знаменовались уничтожением королевской (царской) семьи. В России сразу после гибели царской семьи начался стремительный распад империи, которую большевикам предстояло восстанавливать в долгих и мучительных войнах. Примерно то же самое происходило и во Франции: федерализация стала как бы непосредственной реакцией на уничтожение королевской семьи, а восстановление унитарного государства стало прямым результатом Реставрации. Не случайно поэтому английский консервативный мыслитель Эдмунд Берк в своих «Размышлениях о революции во Франции» ожесточенно протестовал против федерализации Франции, то есть предоставления самостоятельности французским провинциям. И не случайно Гитлер — в определенном смысле образец консервативно чувствующего деятеля, для которого земля и кровь (раса) играли первостепенную роль в политике, — в последние месяцы своей жизни ощущал потерю германских территорий, захватываемых союзниками, как утрату членов собственного тела.

Либеральное мировоззрение и мировосприятие начисто утрачивает эту коренную для консерватизма интуицию связи земли и семьи, земли и народа, или, можно сказать так, интуицию телесности нации. Земля, становящаяся предметом коммерческого договора, равнодушна по отношению к своему обладателю, так же, впрочем, как и к своему обитателю. И для обладателя, и для обитателя она представляет собой абстракцию: это либо средство для достижения вне ее лежащих целей (хозяйственных, рекреационных), либо абстрактная среда обитания, характеризующаяся большими или меньшими удобствами.