Анжелика. Путь в Версаль

Маркиз де Ракно не подозревал о своем несчастье. Когда это прозвучало на весь город, у него не оставалось другого выхода, кроме как вызвать соперника на дуэль, которая закончилась для маркиза плачевно: он был убит. Утром, когда господин де Торм одевался, прибыл маркиз де Жевр и предъявил ордер на его арест.

Маркиз де Торм, еще не успевший прочесть свежий памфлет, подумал, что его везут в Бастилию за драку на дуэли.

– Осталось только четыре! Только четыре! – распевали мальчишки, водя хороводы.

– Осталось только четыре! Только четыре! – кричали зеваки под окнами королевского дворца.

Охранники кнутом разгоняли толпу, осыпавшую их оскорблениями.

– На этот раз, моя красавица, – сказал Грязный Поэт с вымученной улыбкой, – запахло жареным. Получается, что теперь мне уже не ускользнуть из раскинутых сетей.

– Не говори так! Ты сам сто раз повторял, что тебя никогда не повесят.

– Так говорят, пока верят в свою силу. А потом через малюсенькую трещинку сила вдруг куда-то утекает, и тогда все проявляется с необыкновенной ясностью.

Спасаясь бегством через окно, он поранился осколками стекла.

Анжелика уложила его в постель, перевязала и накормила. Он внимательно следил за ее движениями, а она, не видя больше привычной насмешки в его глазах, забеспокоилась.

– Трещинка – это ты, – неожиданно завершил он. – Не нужно мне было с тобой встречаться… ни влюбляться в тебя. С того момента, как ты перешла со мной на «ты», я понял, что стал твоим рабом.

– Клод, – почувствовав себя оскорбленной, возразила она, – почему ты ищешь со мной ссоры? Я… я просто поняла, что мы очень близки. Но если хочешь, я перестану говорить тебе «ты».

Она села на край кровати и взяла его руку, нежно прижавшись к ней щекой.

– Мой поэт…

Он высвободил руку и закрыл глаза.

– Ах! – вздохнул он. – В этом и есть мое несчастье! Рядом с тобой начинаешь мечтать о семейной жизни. Начинаешь рассуждать как тупой обыватель. Говоришь себе: я хотел бы возвращаться по вечерам в теплый светлый дом, где она ждет меня! Я хотел бы проводить все ночи рядом с ней, отвечающей на мое желание, в нашей общей теплой и мягкой постели. Я хотел бы, выставив пузо обывателя, стоять по вечерам на пороге своего дома и, разговаривая с соседями, называть ее «моя жена». Вот о чем начинаешь думать, узнав тебя. И уже кажется, что лавки в харчевнях слишком жестки для сна, что под бронзовыми конями слишком холодно спать и что сам ты, как бездомный пес, совсем один на белом свете.

– Ты говоришь, как Каламбреден, – задумчиво заметила Анжелика.

– Ему ты тоже причинила немало горя. Потому что ты не что иное, как наваждение, мимолетное, как бабочка, претенциозное, призрачное, неуловимое.

Молодая женщина не отвечала. Ее не задевали споры и обвинения. Перед ней возник образ Жоффрея де Пейрака накануне ареста, а также Каламбредена перед бойней на ярмарке Сен-Жермен. У некоторых людей перед гибелью возникает инстинктивное предчувствие. Кто не отмечал особой грусти солдат, идущих в свое последнее, смертельное сражение?

Но в этот раз она не хотела отдаваться на волю случая, следовало бороться с судьбой.

– Ты уедешь из Парижа, – решила Анжелика. – Твоя задача выполнена, поскольку последние памфлеты уже написаны, напечатаны и хорошо спрятаны.

– Уехать из Парижа? Мне? Да куда я пойду?

– К своей старой кормилице, к той женщине в горах кантона Юра, о которой ты мне рассказывал, которая воспитала тебя. Скоро наступит зима, дороги занесет снегом, и никому и в голову не придет искать тебя там. Сейчас ты уйдешь от меня, потому что здесь небезопасно, и спрячешься у Жанена. И сегодня же, в полночь, выйдешь через ворота Монмартра – их всегда охраняют плохо. Там тебя будет ждать лошадь, а под седлом ты найдешь деньги и пистолет.

Он встал, намереваясь уйти.

Его покорность терзала сердце Анжелики больше, чем безрассудная смелость. Что это? Усталость, страх или последствия ранения? Он подчинялся как во сне. Перед уходом он долго, без улыбки смотрел на нее.

– Теперь, – сказал он, – ты стала очень сильной и можешь обходиться без нас.

Она не поняла, что он хотел сказать. Слова до нее не доходили, а все тело болело так, словно ее избили.

Анжелика не стала смотреть, как под моросящим дождем удаляется худая фигура Грязного Поэта.

Днем она пошла на скотный рынок Сен-Жерменской ярмарки, купила там лошадь, истратив почти половину своих сбережений, а потом зашла на улицу Валь-д’Амур, чтобы «одолжить» пистолет у Красавчика.

Решили, что около полуночи Красавчик, Снегирь и еще четверо отведут лошадь к воротам Монмартра. Клод Ле Пти тоже придет туда в сопровождении нескольких надежных лиц из окружения Жанена. «Лукавые» проводят его через предместья вплоть до деревень.

Когда приготовления были закончены, Анжелика немного успокоилась. Вечером она поднялась в комнату к детям, а потом прошла в каморку на антресолях, где разместился Давид. Паренек метался в горячке, потому что плохо обработанная рана воспалилась.