Вошли Бийо и Питу. Питу бросился к мальчику.
– Ты звал меня, Себастьен? – спросил Питу, заключая его в объятия. – Ты очень любезен, спасибо тебе.
И он прижался щекой ко лбу мальчика.
– Смотрите, – шепнул Жильбер, хватая аббата за руку.
Себастьен, внезапно вырванный из задумчивости ласковым прикосновением Питу, вздрогнул, лицо его залилось бледностью, голова резко упала на грудь, словно шея уже была не в силах удерживать ее. Страдальческий вздох вырвался у него из груди, но скоро щеки его порозовели от румянца.
Он кивнул и улыбнулся:
– Ах, это ты, Питу. Ну да, я же звал тебя.
После этих слов он внимательно оглядел Питу и спросил:
– Значит, ты сражался?
– Да, и показал себя храбрецом, – заметил Бийо.
– Почему вы не взяли меня с собой? – с упреком обратился к ним мальчик. – Я тоже принял бы участие в сражении и хоть что-то сделал бы для отца.
– Себастьен, – сказал доктор Жильбер, подойдя к мальчику и прижав голову его к своей груди, – ты гораздо больше сделаешь для своего отца, если будешь слушать его советы, следовать им и станешь выдающимся, известным человеком.
– Как вы? – с гордостью спросил Себастьен. – О, это моя мечта!
– А теперь, когда ты обнял и поблагодарил наших добрых друзей Бийо и Питу, не хотел бы ты пройти со мною в сад и поговорить.
– С удовольствием. Те два или три раза, что я провел наедине с вами, во всех подробностях запечатлелись в моей памяти.
– Господин аббат, вы позволите? – спросил Жильбер.
– Ну, разумеется.
– Бийо, Питу, друзья мои, может, у вас есть какие-то дела?
– Еще бы, – ответил Бийо. – Я с утра не ел, и, думаю, Питу не сытей меня.
– Да нет, – возразил Питу, – утром я съел почти целиком круглый хлеб, а потом, перед тем как вытащить вас из воды, пару колбасок, но, правда, после купания снова проголодался.
– Идемте в трапезную, – предложил аббат Берардье, – там вас накормят.
Питу с сомнением хмыкнул.
– Вас пугает постная монастырская еда? – осведомился аббат. – Не беспокойтесь, вас накормят тем, что мы подаем гостям. И к тому же, мне кажется, дорогой господин Питу, что вам неплохо было бы не только насытить желудок, но и прикрыть тело.
Питу смущенно оглядел себя.
– И если вам предложат не только обед, но и панталоны…
– Признаюсь, господин аббат, я приму их, – ответил Питу.
– Тогда идемте, обед и панталоны ждут вас.
Он повел Бийо и Питу, меж тем как Жильбер с сыном направились в противоположную сторону.
Они пересекли рекреационный двор и вошли в прохладный и тенистый садик, предназначенный для учителей, где достопочтенный аббат Берардье любил читать Тацита и Ювенала.
Жильбер сел на деревянную скамью в беседке, увитой ломоносом и диким виноградом, притянул к себе Себастьена и откинул у него со лба волосы.
– Ну, вот, мой мальчик, мы снова вместе, – сказал он.
Себастьен возвел глаза к небу.
– Это божье чудо, – промолвил он.
– Если это чудо, то сотворил его мужественный народ Парижа.
– Нет, нет, папа, – возразил Себастьен, – не устраняйте господа от того, что только что произошло. Ведь, увидев вас, я невольно возблагодарил бога.
– А Бийо?
– Бийо – орудие бога так же, как карабин – орудие Бийо.
Жильбер задумался.
– Да, мой мальчик, ты прав, – согласился он. – Бог присутствует во всем. Но вернемся к твоим делам и немножко поговорим, прежде чем снова расстаться.
– Отец, значит, мы снова расстаемся?
– Думаю, ненадолго. У Бийо похитили шкатулку, содержащую драгоценные для меня бумаги, и одновременно арестовали меня и заключили в Бастилию. Мне необходимо узнать, по чьему приказу я был заключен, и тогда я узнаю, кто похитил шкатулку.
– Хорошо, папа, я подожду, когда вы завершите поиски.
И мальчик вздохнул.
– Вам грустно, Себастьен? – спросил Жильбер.
– Да.
– Но почему?
– Не знаю. Мне кажется, в отличие от остальных детей жизнь не создана для меня.
– Себастьен, что ты говоришь?
– Это правда.
– Объяснись же.
– У них есть какие-то развлечения, какие-то радости, а у меня нет.
– У тебя нет ни развлечений, ни радостей?
– Я просто хочу сказать, отец, что не получаю удовольствия от игр сверстников.
– Берегитесь, Себастьен. Мне было бы очень прискорбно, если бы оказалось, что таков ваш характер. Себастьен, умы, которые обещают прославиться в будущем, подобны прекрасным плодам в период созревания: они так же горьки, кислы, зелены, и только потом обретают сладость зрелости. Поверьте мне, дитя мое, молодым быть прекрасно.
– Но в том, что я не такой, как все, не моя вина, – печально улыбнувшись, ответил мальчик.
Жильбер, сжимая руки сына и пристально глядя ему в глаза, продолжал:
– Ваш возраст, мой друг, это время сева, и ничего из того, что закладывает в вас учение, не должно пока пробиваться наружу. В четырнадцать лет, Себастьен, серьезность – это следствие либо болезни, либо гордыни. Я уже спрашивал вас, не больны ли вы, и вы ответили: нет. А сейчас я задам вам вопрос: нет ли в вас гордыни? Постарайтесь дать мне такой же ответ.
– Успокойтесь, папа. Моя печаль происходит не от болезни и не от гордыни, ее причина – тоска.
– Тоска? Бедный мальчик! Боже мой, но откуда в твоем возрасте может быть тоска? Говори же, говори.