Анж Питу

Он нашел укрытие на переходе от первого подъемного моста ко второму, нечто вроде вертикального парапета, образованного каменными выступами; один камень прикрывал голову, второй – живот, третий – колени, и Питу только тихо радовался столь удачному соединению природы и фортификационного искусства, благодаря которому камни служат защитой самых уязвимых частей его тела, ибо ранение любой из них могло стать смертельным.

Из своего укрытия, обстреливаемый настильным огнем, словно заяц на лежке, он палил куда попало, палил скорее для очистки совести, потому что видел только стены да бревна, но это явно было по нраву папаше Бийо, который покрикивал:

– Стреляй, лежебока, стреляй!

А Питу в свой черед тоже взывал к папаше Бийо, но не затем, чтобы подзадорить, а чтобы уменьшить его пыл:

– Да не высовывайтесь вы так, папаша Бийо, не высовывайтесь!

Или же:

– Осторожней, господин Бийо! Назад! Сейчас пушка стрельнет! Сейчас тявкнет эта чертова свирель!

И только Питу произносил эти пророческие слова, как тут же раздавался пушечный выстрел или взлаивала свирель и в проходе все сметала картечь.

Однако, несмотря на эти подсказки, Бийо все время что-то делал, куда-то рвался, но без всякого видимого результата. Лишенный возможности пролить кровь, что отнюдь не было его виной, он весьма обильно проливал пот.

Раз с десять Питу хватал его за полу и валил на землю, как раз в тот миг, когда фермера мог поразить очередной залп.

Однако Бийо тут же поднимался, обретя, подобно Антею, не только новые силы, но и какую-нибудь новую мысль.

Одна из таких мыслей заключалась в том, чтобы забраться на полотнище моста и перерубить, как это он сделал в первый раз, брусья, что удерживают цепи.

При всякой такой попытке Питу кричал, пытаясь удержать фермера, но, увидев, что вопли его тщетны, выскочил из укрытия и принялся уговаривать:

– Господин Бийо, дорогой господин Бийо, ведь если вас убьют, госпожа Бийо останется вдовой!

К тому же было видно, как швейцарцы высовывают наискось из бойницы, где стояла свирель, стволы ружей, чтобы подстрелить смельчака, который попробует рубить мост.

Тогда Бийо потребовал пушку – пробить брешь в полотнище моста, но тотчас заиграла свирель, артиллеристы попрятались, фермер остался один вместо орудийного расчета, и Питу опять пришлось вылезать из своего укрытия.

– Господин Бийо, – кричал он. – Господин Бийо! Во имя мадемуазель Катрин! Подумайте, ведь если вас убьют, мадемуазель Катрин останется сиротой.

Этот довод оказался сильнее предыдущего и подействовал на фермера.

И тут плодотворное воображение фермера родило новую идею.

Он бросился на площадь, крича:

– Тележку! Тележку!

Питу подумал, что будет очень неплохо последовать примеру Бийо. Он побежал за ним с криком:

– Две тележки! Две!

Тотчас же прикатили десяток.

– Соломы и сена! – крикнул Бийо.

– Соломы и сена! – повторил Питу.

Немедленно человек двести приволокли кто охапку сена, кто охапку соломы.

А другие стали таскать на носилках сухой навоз.

Пришлось крикнуть, что всего принесено раз в десять больше, чем требуется. При таком усердии за час натаскали бы столько фуража, что куча оказалась бы выше Бастилии.

Бийо схватился за оглобли нагруженной соломой тележки, но не впрягся в нее, а стал толкать перед собой.

Питу сделал то же самое, не понимая еще, зачем, но он подумал, что самое лучшее – последовать примеру фермера.

Эли и Юлен догадались, что задумал Бийо; каждый из них схватил по тележке и покатил во двор.

Едва они въехали туда, как их встретила картечь; пули с пронзительным свистом впивались в деревянные борта и колеса тележек, попадали в солому, но из осаждающих никто не пострадал.

Сразу же после залпа во двор ворвались сотни три стрелков и, укрываясь за тележками, расположились под полотнищем моста.

Бийо же достал из кармана кремень, трут, насыпал щепотку пороха на листок бумаги и высек искру.

Порох поджег бумагу, бумага зажгла солому.

Каждый схватил по соломенному жгуту, и все четыре повозки разом вспыхнули.

Чтобы погасить огонь, осажденным надо было выйти, а выйдя, они обрекали себя на верную смерть.

Пламя достигло полотнища моста, впилось в него жгучими зубами, смеясь, побежало по дереву.

Крик радости раздался во дворе, ему ответила вся Сент-Антуанская площадь. Там увидели, как над башнями поднялся дым, и догадались: произошло нечто гибельное для осажденных.

И действительно, раскалившиеся цепи сорвались с балок. Дымясь и разбрасывая искры, полусгоревший, простреленный мост упал.

Подбежали пожарные с насосами. Комендант приказал открыть огонь, но инвалиды отказались наотрез.

Приказу подчинились только швейцарцы. Но швейцарцы не были артиллеристами, так что пушки пустить в ход не удалось.

Зато французские гвардейцы, видя, что артиллерийский огонь из крепости прекратился, выкатили свою пушку на боевую позицию, и уже третье ядро разбило решетку.

Комендант как раз поднялся на верх башни взглянуть, не идет ли обещанная подмога, и вдруг все заволокло дымом. Он немедленно сбежал вниз и приказал артиллеристам открыть огонь.