Анж Питу

– Нет, сказал: «Передай поклон своей тете Питу». Он вроде славный человек, этот папаша Ла Женес.

– Ну, а как же кролики? – осведомилась тетя Анжелика, которую ничто не могло сбить с главной мысли.

– Кролики? Луна восходит в полночь, а в час я пойду погляжу, не попалось ли что.

– Куда пойдешь?

– В лес.

– Как! В час ночи ты пойдешь в лес?

– Ну да.

– И не боишься?

– А чего бояться?

От храбрости Питу тетя Анжелика пришла в восторг, сравнимый разве с изумлением от его рассуждений.

Действительно, Питу, как всякое дитя природы, не имел даже представления о тех надуманных опасностях, которые так пугают городских детей.

В полночь он вышел из дому и проследовал вдоль кладбищенской ограды, ни разу даже не взглянув на нее. Невинный ребенок, даже в мыслях никогда не оскорбивший ни бога, ни людей, он боялся мертвых ничуть не больше, чем живых.

Он опасался одного-единственного человека, и этим человеком был папаша Ла Женес; поэтому из предосторожности Питу сделал крюк и прошел мимо его дома. Окна и ставни в нем были закрыты, свет погашен, однако Питу, чтобы убедиться, что лесник дома, а не на участке, залаял по-собачьи, причем проделал он это с таким совершенством, что Ронфло, такса папаши Ла Женеса, поддалась на обман, залилась лаем и, приникнув носом к щели под дверью, принялась жадно втягивать воздух.

С этой минуты Питу был спокоен. Ежели Ронфло дома, то, значит, и папаша Ла Женес тоже. Ронфло и лесник были неразлучны; стоило увидеть одного, и можно было быть уверенным, что сейчас же появится и вторая.

Убедившись в безопасности, Питу прямиком направился на Волчьи вересковища. Силки были поставлены не зря: в двух из них Питу нашел задохнувшихся кроликов.

Питу сунул их в карман куртки, которая поначалу была ему длинновата, а по истечении года станет коротковатой, и возвратился к тетушке.

Старая дева уже легла, но жадность не давала ей заснуть; подобно Перетте[27], она подсчитывала, сколько могут дать ей четыре кроличьих шкурки в неделю, и эти расчеты завели ее так далеко, что она просто не в силах была сомкнуть глаза и потому прямо-таки с нервической дрожью спросила у вернувшегося племянника, что он принес.

– Двух кроликов. Я не виноват, тетя Анжелика, что не принес больше: похоже, кролики папаши Ла Женеса очень хитры.

Но добыча и без того превзошла все надежды старой девы: трепеща от радости, она взяла бедных зверьков, тщательно осмотрела их шкурки, убедилась, что они не повреждены, и заперла их в кладовой, которая никогда, пока за снабжение не взялся Анж Питу, не хранила в себе подобной провизии.

После этого тетя Анжелика ласково велела Анжу ложиться спать, что тот, утомясь за день, тут же и исполнил, не попросив даже поужинать, чем дополнительно порадовал тетушку.

Через день Питу повторил поход в лес, и на сей раз ему повезло больше. Он принес трех кроликов.

Два из них отправились в трактир «Золотой шар», а третий – в церковный дом. Тетя Анжелика была весьма внимательна к аббату Фортье, который при случае рекомендовал ее своим милосердным прихожанам.

Так все продолжалось месяца четыре. Тетя Анжелика была в восторге, а Питу находил свое положение вполне терпимым. Да и то сказать, он, хоть и лишившись осенявшей его материнской любви, продолжал и в Виллер-Котре вести почти такую же жизнь, что в Арамоне. Но одно неожиданное событие, которого, в сущности, следовало ожидать, разбило тетушкин горшок с молоком и прекратило лесные походы племянника.

От доктора Жильбера из Нью-Йорка пришло письмо. Ступив на землю Америки, наш философ-путешественник не забыл про своего маленького протеже. Он написал мэтру Ниге, чтобы узнать, следуют ли его инструкциям, а ежели нет, предложил потребовать исполнения условий договора, либо в случае отказа расторгнуть его.

Положение сложилось тяжелое. На карту была поставлена репутация нотариуса, поэтому он с письмом доктора явился к м-ль Питу и ультимативно предложил исполнить данное обещание.

Отступать было некуда, всякие ссылки на слабость здоровья мальчика опровергались его внешним видом. Питу был длинный и тонкий, однако ведь и деревья в лесу длинные и тонкие, но это не мешает им превосходно чувствовать себя.

Мадемуазель Питу попросила неделю, чтобы мысленно настроиться на выбор ремесла для своего племянника.

Питу впал в такую же унылость, что и его тетка. Свое нынешнее положение он считал наилучшим и никаких перемен не желал.

Всю эту неделю не было и речи ни о мочажках, ни о браконьерстве; впрочем, уже настала зима, а зимой птицы могут утолять жажду где угодно, и к тому же пошел снег; по снегу же Питу не осмеливался ставить силки. Дело в том, что на снегу остаются следы, а у Питу были такие лапищи, что по их отпечаткам папаша Ла Женес в один миг догадался бы, какой коварный вор опустошает его участок.

За эту неделю старая дева вновь выпустила когти. Тетя Анжелика стала снова такой, какой ее узнал с самого начала Питу и которая нагнала на него столько страха: ведь только корысть, извечный движитель всей ее жизни, принудила старую лицемерку притворяться, будто у нее бархатные лапки.