Анж Питу

Бийо в ответ только хмыкнул.

— И что же хочет сделать с Бастилией этот ваш народ?

— Он хочет ее разрушить.

— Какого черта далась ему Бастилия? Разве когда-нибудь хоть одного человека из народа сажали в Бастилию? Бастилия! Наоборот, народу следовало бы благословлять каждый ее камень. Кого сажают в Бастилию? Философов, ученых, аристократов, министров, принцев — одним словом, врагов народа.

— Ну что ж, значит, народ не такой себялюбец.

— Друг мой, — сказал де Лонэ с неким сочувствием, — сразу видно, что вы не солдат.

— Вы правы, я фермер.

— И что вы не парижанин.

— Вы правы, я из провинции.

— И что вы плохо знаете Бастилию.

— Совершенно верно, я знаю только то, что видел, то есть наружные стены.

— В таком случае пойдемте со мной, я покажу вам, что такое Бастилия.

«Ох-ох-ох! — подумал Бийо, — сейчас он спихнет меня в какой-нибудь каменный мешок, который внезапно разверзнется у меня под ногами, и тогда прощай, папаша Бийо».

Однако неустрашимый фермер ничем не выдал своих опасений и приготовился пойти следом за комендантом Бастилии.

— Для начала, — сказал де Лонэ, — усвойте, что в подвалах у меня достанет пороха, чтобы взорвать Бастилию, а с нею — половину Сент-Антуанского предместья.

— Это я знаю, — спокойно отвечал Бийо.

— Прекрасно. Теперь взгляните на эти четыре пушки.

— Я их вижу.

— Они, как нетрудно заметить, держат под прицелом всю галерею; путь к ней, кроме того, преграждают караулы, два рва, через которые можно перебраться только по подъемным мостам, и, наконец, опускная решетка.

— Да я ведь не говорю, что Бастилия плохо укреплена, — невозмутимо ответствовал Бийо, — я говорю, что мы будем ее хорошо атаковать.

— Пойдем дальше, — сказал де Лонэ.

Бийо кивнул.

— Вот потерна, выходящая в ров, — сказал комендант. — Убедитесь в толщине ее стен.

— Не меньше сорока футов.

— Да, внизу сорок, а сверху пятнадцать. Вы сами можете убедиться, что, какие бы острые когти ни имел народ, этот камень ему не своротить.

— Я и не говорил, что народ сначала разрушит Бастилию, а затем возьмет ее; я сказал, что он возьмет ее, а затем разрушит, — возразил Бийо.

— Поднимемся наверх, — предложил де Лонэ.

— Поднимемся, — согласился Бийо.

Они поднялись на три десятка ступеней.

Комендант остановился.

— Смотрите, — сказал он, — вот еще одна амбразура, откуда мы можем держать под обстрелом проход, которым вы собираетесь воспользоваться; конечно, из нее высовывается ствол не пушки, а всего лишь крепостного ружья, но у этого ружья недурная репутация. Знаете песенку:

Любимая волынка,
Как голос твой мне мил!

— Разумеется, знаю, — отвечал Бийо, — но, по моему разумению, сейчас не время ее петь.

— Погодите, я не договорил. Дело в том, что маршал Саксонский называл эти пушечки волынками, поскольку они лучше всех исполняли его любимую мелодию. Это так, историческая подробность.

— Ах вот что! — только и сказал Бийо.

— Поднимемся еще выше.

И они поднялись на орудийную площадку башни Конте.

— Ну и ну! — сказал Бийо.

— Что такое? — осведомился де Лонэ.

— Вы же не убрали пушки.

— Я приказал откатить их от бойниц, вот и все.

— Знайте, я скажу народу, что пушки еще здесь.

— Говорите.

— Вы, значит, не хотите их убрать?

— Нет.

— Решительно?

— Королевские пушки стоят здесь по приказу короля, сударь; следовательно, уберу я их тоже по приказу короля, и никак иначе.

— Господин де Лонэ, — сказал Бийо, чувствуя, как зреет в его уме величественная фраза, — истинный король, которому вам подлежит повиноваться, там, внизу, и я советую вам не забывать об этом.

С этими словами он указал коменданту на толпу: она казалась серой, но в ней кое-где алели окровавленные повязки участников вчерашних боев и сверкало на солнце оружие.

— Сударь, — отвечал де Лонэ, с надменным видом откинув назад голову, — быть может, вы подчиняетесь двум королям, но я, комендант Бастилии, признаю только одного: это Людовик, шестнадцатый король, носящий это имя, — король, поставивший свою подпись под моим назначением на эту должность, и его волей я командую этой крепостью и находящимися в ней людьми.

— Значит, вы не гражданин? — гневно воскликнул Бийо.

— Я французский дворянин, — отвечал комендант.

— Ах да, верно, вы солдат и говорите как солдат.

— Вы совершенно правы, сударь, — согласился де Лонэ, поклонившись, — я солдат и выполняю приказ.

— А я, сударь, — сказал Бийо, — я гражданин, и, поскольку мой долг гражданина противоречит приказу, который вы исполняете как солдат, одному из нас придется умереть — либо тому, кто будет исполнять приказ, либо тому, кто будет следовать долгу.

— Вполне вероятно, сударь.

— Итак, вы намерены стрелять в народ?

— Пока нет — до тех пор, пока он не начнет стрелять в меня. Я дал слово посланцам господина де Флесселя. Вы ведь видите, что пушки отодвинуты от амбразур. Однако после первого же выстрела, произведенного с площади по моей крепости…

— Что же произойдет после первого выстрела?

— Я подойду к одному из этих орудий, хотя бы вот к этому, я сам подкачу его к амбразуре, сам наведу и сам приставлю фитиль.

— Вы?

— Я.