Анж Питу

Молодые люди остановились друг против друга, отпустив поводья и взявшись за руки; они не двигались, трепещущие, безмолвные и улыбающиеся, тем временем как две лошади, несомненно привыкшие друг к другу, ласково терлись ноздрями и перебирали ногами, топча придорожный мох.

— Вы сегодня припозднились, господин Изидор, — сказала Катрин, нарушая молчание.

«Сегодня, — повторил Питу. — Похоже, в другие дни он не опаздывает».

— Это не моя вина, дорогая Катрин, — отвечал молодой человек. — Утром я получил письмо от брата и должен был сразу ответить, оттого и задержался. Но не беспокойтесь, завтра я буду более точным.

Катрин улыбнулась, и Изидор еще нежнее пожал руку девушки.

Увы! Это пожатие острыми шипами вонзилось в сердце бедного Питу.

— Так у вас новости из Парижа? — спросила она.

— Да.

— Ну что ж! У меня тоже, — сказала она с улыбкой. — Разве вы недавно не говорили, что, если с двумя людьми, которые любят друг друга, случается нечто подобное, это называется сродством душ?

— Верно. А каким образом вы получили вести, моя прекрасная Катрин?

— Через Питу.

— Что это за зверь — Питу? — спросил молодой дворянин с непринужденным и игривым видом, отчего краска, разлившаяся по щекам Питу, приобрела малиновый оттенок.

— Но вы же прекрасно знаете: Питу — тот бедный малый, которого отец взял на ферму и который как-то в воскресенье провожал меня на танцы.

— Ах да! — сказал дворянин, — тот, у которого коленки как узлы на салфетке?

Катрин засмеялась. Питу почувствовал унижение, отчаяние. Он приподнялся на руках, посмотрел на свои мосластые ноги, потом со вздохом снова упал ничком.

— Ладно уж, — сказала Катрин, — не будьте чересчур строги к бедному Питу. Знаете, что он мне сегодня предлагал?

— Нет, расскажите же мне, моя красавица.

— Он хотел проводить меня в Ферте-Милон.

— А вы туда и не собирались?

— Нет, ведь я же знала, что вы меня ждете здесь; между прочим, на самом деле это мне чуть не пришлось вас ждать.

— Ах! Знаете, вы только что произнесли королевские слова, Катрин?

— Правда? Я и не подозревала.

— Зачем же вы отказались от предложения этого прекрасного рыцаря, он бы нас славно позабавил.

— Пожалуй, даже слишком славно, — со смехом отвечала Катрин.

— Вы правы, Катрин, — сказал Изидор, глядя на прекрасную фермершу: в глазах его светилась любовь.

И он спрятал зардевшееся лицо девушки у себя на груди.

Питу закрыл глаза, чтобы не видеть, но он забыл заткнуть уши, чтобы не слышать; звук поцелуя достиг его слуха.

Питу в отчаянии стал рвать на себе волосы, как делает зачумленный на картине Гро, изображающей Бонапарта во время посещения больных чумой в Яффе.

Когда Питу пришел в себя, он увидел, что молодые люди пустили лошадей шагом и медленно удаляются.

Последнее, что услышал Питу, были слова Катрин:

— Да, вы правы, господин Изидор, погуляем часок; лошадь у меня быстрая, и я нагоню этот час… Это доброе животное, — добавила она со смехом, — оно никому ничего не расскажет.

Все было кончено, видение померкло, в душе Питу воцарилась тьма, как воцарялась она и в природе; бедный малый рухнул в вересковые заросли и дал волю отчаянному и истинному горю.

Ночная прохлада привела его в чувство.

— Я не вернусь на ферму, — решил он. — Там меня ждут унижения и насмешки; там я буду есть хлеб женщины, что любит другого, и этот другой, как это ни обидно, красивее и богаче меня. Нет, мое место не в Пислё, а в Арамоне, на моей родине, где люди, быть может, не заметят, что у меня колени, как узлы на салфетке.

Питу потер свои крепкие длинные ноги и зашагал в сторону Арамона, до которого, хотя Питу об этом и не подозревал, уже докатилась его слава, а также слава его каски и сабли, и где его ждало если не счастье, то, по крайней мере, достойное поприще.

Но, как известно, безоблачное счастье не является непременным уделом смертных.

XXXIV ПИТУ-ОРАТОР

Однако, вернувшись в Виллер-Котре около десяти часов вечера, через шесть часов после того, как он ушел оттуда, и успев за это время совершить огромное путешествие, которое мы попытались описать, Питу, несмотря на охватившую его тоску, все-таки сообразил, что лучше ему остановиться на постоялом дворе «Дельфин» и спать в кровати, нежели под открытым небом в лесу у подножия какого-нибудь бука или дуба.

Ибо о ночлеге в доме у кого-нибудь из арамонцев в половине одиннадцатого вечера нечего было и мечтать: все огни были погашены, все двери заперты на засовы еще полтора часа назад.

Итак, Питу остановился на постоялом дворе «Дельфин», где за тридцать су получил превосходную кровать, четырехфунтовый каравай хлеба, кусок сыра и кружку сидра.

Питу был утомлен и влюблен, изнурен и несчастен; телесное боролось в нем с духовным; духовное поначалу одерживало верх, но в конце концов сдалось.

Иными словами, с одиннадцати часов вечера до двух часов пополуночи Питу стонал, вздыхал, ворочался в кровати, не в силах заснуть; но в два часа усталость взяла свое, сон сморил его, он закрыл глаза и открыл их только в семь утра.

Если в половине одиннадцатого вечера все в Арамоне спали, то в семь утра все в Виллер-Котре были уже на ногах.