Анж Питу

За каретой под предводительством Сен-Жана, совершенно выбившегося из сил, бежала сотня юнцов от двенадцати до восемнадцати лет с болезненно-бледными лицами и горящими глазами.

Они бежали, почти не отставая от лошадей, с криками «Фуллон! Фуллон!».

Однако двое вооруженных людей сумели обогнать их на несколько шагов и успели втолкнуть Фуллона в ратушу, двери которой захлопнулись перед носом у этих охрипших крикунов.

— Ну вот, доставили, — сказали они выборщикам, ждавшим на верху лестницы. — Черт возьми, это было нелегко.

— Господа! Господа! — воскликнул трепещущий Фуллон. — Вы меня спасете?

— Ах, сударь, — со вздохом ответил Байи, — вы совершили много черных дел.

— Однако, я надеюсь, сударь, — сказал Фуллон с мольбой и тревогой в голосе, — правосудие защитит меня.

В это мгновение шум на улице стал громче.

— Быстро спрячьте его, — велел Байи людям, стоявшим вокруг, — иначе…

Он обернулся к Фуллону.

— Послушайте, — сказал он, — положение столь серьезно, что я хочу вас спросить: хотите попытаться бежать через черный ход? Быть может, вы еще успеете.

— О нет! — воскликнул Фуллон. — Меня узнают и убьют на месте!

— Вы хотите остаться с нами? И я и эти господа — мы сделаем все, что в человеческих силах, чтобы вас защитить: не правда ли, господа?

— Обещаем! — крикнули выборщики в один голос.

— О, уж лучше я останусь с вами, господа, только не бросайте меня.

— Я обещал вам, сударь, — ответил Байи с достоинством, — что мы сделаем все, что в человеческих силах, чтобы спасти вашу жизнь.

В это мгновение по площади разнесся громкий рев и через раскрытые окна проник в ратушу.

— Вы слышите? Вы слышите? — прошептал Фуллон, покрываясь бледностью.

И правда, со всех улиц, ведущих к ратуше, особенно с набережной Пелетье и с улицы Корзинщиков надвигалась грозная, орущая толпа.

Байи подошел к окну.

Он увидел горящие глаза, увидел ножи, пики, косы и мушкеты, блестевшие на солнце. Не прошло и десяти минут, как народ запрудил всю площадь. К тем, кто сопровождал Фуллона и о ком говорил Питу, прибавились любопытные: они сбежались к Гревской площади, привлеченные шумом.

Двадцать тысяч глоток изрыгали крики:

— Фуллон, Фуллон!

Тут стало видно, что не менее сотни человек, бегущих впереди разъяренной толпы, указывают этой орущей массе на дверь, за которой скрылся Фуллон; преследователи тотчас принялись вышибать эту дверь пинками, прикладами ружей, рычагами, и вскоре она распахнулась.

Из двери вышла охрана ратуши и двинулась навстречу наступающим, которые поначалу отпрянули, испугавшись штыков, и перед ратушей образовалось большое пустое пространство.

Стража, не теряя самообладания, разместилась на ступенях.

Впрочем, офицеры отнюдь не угрожали, но ласково увещевали толпу и пытались ее успокоить.

Байи едва не потерял голову. Бедный астроном впервые столкнулся со взрывом народного гнева.

— Что делать? — спрашивал он у выборщиков, — что делать?

— Судить его! — отозвалось несколько голосов.

— Невозможно судить под напором толпы.

— Проклятье! — вскричал Бийо. — У нас достанет солдат, чтобы защищаться?

— У нас нет и двухсот человек.

— Значит, необходимо подкрепление.

— О, если бы господин де Лафайет знал, что здесь происходит! — воскликнул Байи.

— Так сообщите ему.

— Как это сделать? Кто решится переплыть это людское море?

— Я! — ответил Бийо и шагнул к двери.

Байи остановил его.

— Безумец, — сказал он, — взгляните в окно. Первая же волна поглотит вас. Если вы вправду хотите пробраться к господину Лафайету, спуститесь через черный ход, да и то я не поручусь, что это вам удастся. Впрочем, попытайтесь!

— Попробую, — просто ответил Бийо.

И он стремглав помчался искать Лафайета.

XIII ТЕСТЬ

Однако нарастающий гул толпы свидетельствовал, что страсти на площади накалялись: это была уже не ненависть, но ярость; люди уже не угрожали, но брызгали слюной от злобы.

Крики «Долой Фуллона!», «Смерть Фуллону!» сталкивались, словно смертоносные снаряды во время бомбардировки; людское море волновалось, грозило прихлынуть и смести стражу с ее поста.

И в толпе этой все громче звучали призывы к расправе.

Смерть грозила не только Фуллону, но и защищавшим его выборщикам.

— Они упустили пленника! — говорили одни.

— Надо войти внутрь! — говорили другие.

— Спалим ратушу!

— Вперед! Вперед!

Байи понял, что, раз г-н де Лафайет не появляется, у выборщиков остается единственное средство: выйти на площадь, смешаться с толпой и попытаться переубедить самых рьяных сторонников жестоких мер.

— Фуллон! Фуллон! — звучал несмолкающий крик, нескончаемый рев разъяренной толпы.

Она готовилась к штурму; стены ратуши не выдержали бы натиска.

— Сударь, — сказал Байи Фуллону, — если вы не покажетесь толпе, эти люди подумают, что мы помогли вам бежать; они взломают дверь, ворвутся сюда и найдут вас — тогда я уже ни за что не ручаюсь.

— Я не думал, что меня так люто ненавидят, — сказал Фуллон, бессильно опустив руки.

Опираясь на Байи, он с трудом добрел до окна.

Его появление было встречено страшным воплем. Стражу оттеснили, двери высадили; людской поток устремился по лестницам, коридорам, залам и в одно мгновение запрудил их.