Анж Питу

— Вашего самолюбия, не правда ли?.. Ах, господин де Шарни, — прибавила королева с иронией, обрушившейся на графа всей своей тяжестью, — скажите уж прямо: вы ревнуете.

— Ревную! — воскликнул Шарни краснея. — Кого? Кого я ревную, ваше величество?

— Вероятно, вашу жену, — отвечала королева язвительно.

— Ваше величество! — пробормотал Шарни, ошеломленный этим вызовом.

— Здесь нет ничего странного, — сухо продолжала Мария Антуанетта, — графиня безусловно того стоит.

Шарни метнул на королеву взгляд, призывающий ее не заходить слишком далеко.

Но это был напрасный труд, бесполезная предосторожность. Когда боль сжимала своими острыми зубами сердце этой раненой львицы, ничто уже не могло остановить ее.

— Да, я понимаю, господин де Шарни, вы ревнуете и беспокоитесь, ну что ж, — это обычное состояние всякой любящей и потому беспокойной души.

— Ваше величество! — умоляюще повторил Шарни.

— Теперь, — продолжала королева, — я страдаю точно так же, как и вы: меня терзают разом ревность и беспокойство.

Слово «ревность» она произнесла с особенным ударением.

— Король в Париже, и жизнь для меня остановилась.

— Но, ваше величество, — возразил Шарни, перестав что-либо понимать в поведении королевы, которая все яростнее метала громы и молнии, — вы только что получили от короля известия, у него все хорошо, и можно успокоиться.

— А вы разве успокоились, когда мы с графиней только что все вам разъяснили?

Шарни закусил губу.

Андре постепенно приходила в себя, испытывая разом ужас и удивление: удивление от того, что услышала, и ужас от того, что, как ей казалось, поняла.

Мгновение назад, после первого вопроса Шарни, все замолчали, прислушиваясь к тому, что скажет она; теперь все затихли, слушая слова королевы.

— В самом деле, — продолжала королева в каком-то исступлении, — такова уж судьба людей любящих — думать только о предмете своей любви. Какой радостью было бы для несчастных сердец без сожаления принести в жертву любое, да, любое другое чувство, какое их волнует. Боже мой! Как я тревожусь за короля!

— Ваше величество, — осмелился вставить кто-то из присутствующих, — скоро приедут другие гонцы.

— Зачем я не в Париже, зачем я здесь? Почему я не рядом с королем? — воскликнула Мария Антуанетта: увидев, как смешался Шарни, она старалась пробудить в нем ревность, которая так жестоко терзала ее.

— Если дело только в этом, ваше величество, — сказал Шарни с поклоном, — я тотчас же еду туда, и если, как полагает ваше величество, король в опасности, если над его головой навис меч, поверьте, без колебаний заслоню его собой. Я еду.

Он откланялся и сделал шаг к двери.

— Сударь, сударь! — вскричала Андре, бросаясь к Шарни. — Сударь, поберегите себя!

Происходившей сцене недоставало только взрыва чувств Андре.

Едва она, невольно выйдя из своей всегдашней безучастности, произнесла эти опрометчивые слова и проявила эту необычную заботу, королева побелела как полотно.

— Сударыня, — осадила она Андре, — вы, кажется, вообразили себя королевой?

— Я, ваше величество… — пролепетала Андре, понимая, что неосторожно дала вырваться огню, который так давно жег ее душу.

— Как! — продолжала Мария Антуанетта. — Ваш муж на королевской службе, он едет к королю; если он подвергается опасности, то ради короля, а вы советуете господину де Шарни поберечь себя!

При этих грозных словах Андре на миг лишилась чувств; она зашаталась и упала бы, если бы Шарни не бросился к ней и не подхватил ее.

Гневный жест, которого Шарни не смог сдержать, привел Марию Антуанетту в совершенное отчаяние. Она представала теперь не только побежденной соперницей, но еще и несправедливой государыней.

— Королева права, — произнес наконец Шарни с усилием, — и вы, графиня, ведете себя безрассудно; когда речь идет об интересах короля, у вас нет мужа, сударыня. Я первый должен был приказать вам не давать воли чувствам, когда заметил, что вы изволите за меня тревожиться.

Потом, повернувшись к Марии Антуанетте, сухо закончил:

— Я к услугам вашего величества: я еду и либо вернусь с вестями, с добрыми вестями от короля, либо не вернусь вовсе.

Не успела королева, охваченная ужасом и гневом, опомниться, как Шарни поклонился до земли и вышел.

Мгновение спустя за окном раздался цокот копыт — Шарни пустил лошадь галопом.

Королева оставалась недвижима, но ее душевное смятение было тем сильнее, чем более она старалась скрыть его.

Видя волнение королевы, все — и те, кто понимал его причины, и те, кто ни о чем не догадывался, — удалились, чтобы дать государыне отдохнуть.

Она осталась одна.

Андре вышла вместе с другими, а Мария Антуанетта велела привести к себе детей.

XI ВОЗВРАЩЕНИЕ

Настала ночь, а с ней череда страхов и мрачных видений. Вдруг в глубине дворца раздались крики.

Королева вздрогнула и, вскочив, распахнула окно.

Почти в то же мгновение на пороге показались ликующие слуги с криками:

— Гонец, ваше величество! Гонец!

Три минуты спустя в переднюю вбежал офицер в гусарском мундире.

Это был лейтенант, посланный г-ном де Шарни. Он примчался во весь опор из Севра.

— А король? — спросила королева.