Анж Питу

— Ну если так, — вскричал Бийо, — и если нация свободна, то у нее есть право преподнести королю свою кокарду.

И бросившись к Людовику XVI, который выходил из кареты у крыльца ратуши, он спросил:

— Ваше величество, видели вы на Новом мосту на бронзовом памятнике Генриху Четвертому национальную кокарду?

— Да, ну и что? — спросил король.

— Как что? Ваше величество, если Генрих Четвертый носит трехцветную кокарду, то и вам не зазорно ее носить.

— Конечно, — смешался Людовик XVI, — и если бы она у меня была…

— Так вот! — сказал Бийо, возвышая голос и поднимая руку. — Он имени народа я преподношу вам эту кокарду и прошу вас принять ее.

Подошел Байи.

Король был бледен. Он начинал чувствовать, что на него оказывают давление. Он вопросительно посмотрел на Байи.

— Ваше величество, — сказал Байи, — это отличительный знак всех французов.

— В таком случае, я его принимаю, — ответил король, беря кокарду из рук Бийо.

И сняв белую кокарду, он прикрепил к своей шляпе трехцветную.

По площади прокатилось громкое победное «ура».

Жильбер отвернулся, глубоко уязвленный.

Он считал, что народ слишком быстро наступает, а король слишком быстро сдает позиции.

— Да здравствует король! — крикнул Бийо, подавая сигнал к новому взрыву рукоплесканий.

— Король умер, — прошептал Жильбер, — во Франции больше нет короля.

Тысяча поднятых шпаг образовала стальной свод, протянувшийся от того места, где король вышел из кареты, и до самого зала, где его ждали.

Он прошел под этим сводом и скрылся в ратуше.

— Это вовсе не триумфальная арка, — сказал Жильбер, — это Кавдинское ущелье.

И добавил со вздохом:

— Боже мой, что скажет королева?

X ЧТО ПРОИСХОДИЛО В ВЕРСАЛЕ, ПОКА КОРОЛЬ СЛУШАЛ РЕЧИ В РАТУШЕ

В ратуше короля встретили с большим почетом: его называли Спасителем свободы.

Короля попросили выступить, ибо жажда речей становилась день ото дня все сильнее; королю же хотелось наконец узнать, что думают на самом деле его подданные. Поэтому, прижав руку к сердцу, он произнес только одну фразу:

— Господа, вы всегда можете рассчитывать на мою любовь.

Пока он слушал в ратуше сообщения правительства, — ибо начиная с этого дня во Франции вдобавок к власти короля и Национального собрания появилось настоящее правительство, — народ глазел на прекрасных королевских лошадей, позолоченную карету, лакеев и кучеров его величества.

Питу после ухода короля в ратушу накупил на подаренный папашей Бийо луидор синие, белые и красные ленты и, смастерив из них национальные кокарды всех размеров, украшал ими уши лошадей, сбрую и весь экипаж.

Толпа последовала его примеру и превратила королевскую карету в настоящую лавку кокард.

Кучер и выездные лакеи были увешаны ими.

Кроме того, несколько дюжин запасных кокард были засунуты внутрь кареты.

Надо заметить, что г-н де Лафайет, верхом разъезжавший по площади, пытался разогнать этих ревнителей национального флага, но безуспешно.

Поэтому, когда король вышел из ратуши, он увидел всю эту пестроту и удивленно вскрикнул.

Затем он знаком подозвал к себе г-на де Лафайета.

Тот, опустив шпагу, почтительно приблизился.

— Господин де Лафайет, — сказал король, — я искал вас, чтобы сказать, что я утверждаю вас в должности главнокомандующего национальной гвардией.

И он сел в карету под приветственные возгласы толпы.

Что до Жильбера, то, перестав тревожиться за короля, он остался в зале заседаний вместе с выборщиками и Байи.

Его наблюдения еще не закончились.

Однако, услышав громкие крики, которыми провожали короля, он подошел к окну и бросил последний взгляд на площадь, чтобы посмотреть на поведение двух своих приятелей.

Они по-прежнему были или казались лучшими друзьями короля.

Вдруг Жильбер увидел, как по набережной Пелетье мчится покрытый дорожной пылью всадник, перед которым почтительно и покорно расступается толпа.

Народ, пока еще добрый и услужливый, с улыбкой повторял: «Офицер короля! Офицер короля!» — и приветствовал его криками: «Да здравствует король!».

И женские руки гладили взмыленного коня.

Офицер подъехал к карете в то мгновение, когда дверца ее закрылась за королем.

— Это вы, Шарни? — удивился Людовик XVI и тихо спросил:

— Как там дела?

Потом еще тише добавил:

— Как королева?

— Очень встревожена, ваше величество, — ответил офицер, просовывая голову в карету.

— Вы возвращаетесь в Версаль?

— Да.

— Вот и прекрасно! Успокойте наших друзей: все прошло как нельзя лучше.

Шарни откланялся, поднял голову и заметил г-на де Лафайета, дружески кивнувшего ему.

Шарни подъехал к Лафайету, и тот протянул ему руку; движение толпы перенесло королевского офицера вместе с лошадью с того места, где они находились, на набережную, где под бдительным надзором солдат национальной гвардии народ на пути короля уже стоял шпалерами.

Король приказал ехать шагом до площади Людовика XV; гвардейцы короля с нетерпением дожидались его возвращения. Теперь нетерпение охватило всех, лошади побежали рысью, и чем ближе к Версалю, тем быстрее.