Антракт в овраге. Девственный Виктор

Действительно, все находившиеся на крокетной площадке имели пасмурный вид, совершенно не соответствующий ясному дню, которому так радовалась Фофочка.

– Отчего, правда, вы такие смешные какие-то?

– Андрей Иванович уезжает и прощался с нами – ответила за всех мать Девора.

– Андрей Иванович? куда, зачем?

Объявили мобилизацию и он отправляется. Вероятно, войны не миновать – добавил Кирилл.

– Война! как это интересно! – воскликнула было Феофания Ларионовна, но общее молчание остановило ее. Все без слов переглянулись, а Андрей Иванович пробормотал не то смущенно, не то обиженно:

– Конечно, можно смотреть и с такой точки зрения.

Видно было, что Калерия Семеновна хотела что-то вымолвить, но воздержалась и вместо неё снова заговорила мать Девора:

– Тягостно это слышать, сударыня, что такое дело, как война, вам представляется только интересным. Если бы даже не были замешаны ваши близкие, и то не следовало бы так неосмотрительно говорить.

– Я совсем не то хотела сказать. Я именно согласна с вами. Во время войны должен быть такой подъем, такой восторг, что нечего вешать носы только от того, что Андрюшу куда-то мобилизуют. Вот, что я хотела выразить.

Опять все молча переглянулись и снова речь взяла на себя мать Девора:

– Кто вешает нос? опомнитесь! Но не на одной же ножке прикажете скакать, или интересоваться, как вы интересуетесь. Проводи меня, Лизанька, в дом. Не беспокойтесь, Андрей Иванович, я ее не задержу, тотчас пришлю обратно. Я понимаю вас.

И взяв под руку девушку, чуть наклонившись, так как была почти на голову выше своей спутницы, мать Девора не спеша направилась к трехколонной лестнице балкона.

– Прямо «Дворянское гнездо!» – попробовала пошутить Фофочка, но Андрей Иванович так пристально смотрел вслед уходившим, что, казалось, не слышал слов девицы Цветковой. Кирилл надуто поправлял кушак, лишь Калерия Семеновна смотрела на гостью с сочувствующей улыбкою, сидя на скамейке и болтая ногами.

– Неправда ли, похоже на Тургенева? – снова обратилась прямо к ней Фофочка. Калерия громко рассмеялась, так что Кирилл, обернувшись к ней, даже фыркнул и зашагал прочь. Ободренная Феофания Ларионовна обняла девушку и совсем весело воскликнула:

– Ужасно смешно, неправда ли?

Та ее крепко поцеловала.

– Если бы ты знала, какая ты смешная, Фофочка! Ну, чего ты расстраиваешься и пробуешь разные штучки? Всё так просто, что, если хочешь, даже неинтересно. А ты страшно смешная!

Прошло уже много времени с тех пор, как Андрей Иванович Тихонов отправился на место своего назначения; действительно, была объявлена война, события следовали за событиями, а Рошковы продолжали пребывать в видимой неизменяемости. Так же гостили мать Девора, сестра Клавдии Павловны, и Феофания Ларионовна, так же почти ежедневно посещал их дальний родственник – Антон Казимирович Скоблевский, так же играли в крокет, Лиза не имела чрезмерно грустного вида и только Фофочка всё не могла придумать, как ей держать себя! Все манеры, которые она практиковала до войны, казались ей теперь несколько неуместными, новых она еще не приметила и ходила, как потерянная, от Лизаньки к Калерии, от Калерии к Кириллу, обращаясь иногда даже к матери Деворе и пану Скоблевскому.

Старики Рошковы были в городе, когда однажды к ним на дачу явился Антон Казимирович в большом волнении, с развернутой газетой в руках. Узнав, что старших нет дома, он не остался с барышнями, а прошел к матери Деворе, на ходу только сказав Лизе:

– Ну, Лизавета Семеновна, теперь я вижу, что ваш жених – герой.

– Да?

– Да, да, несомненно, так же, как то, что меня зовут Антоном.

– Из чего же вы это заключаете? – вмешалась Фофочка.

Скоблевский взглянул на нее орлом и, помолчав, ответил:

– Заключаю-с. А почему, вы, милая барышня, всё равно не поймете.

– Почему же я не пойму? что же я – такая глупая?

– Не в глупости дело. Вам дан ум, чтобы нас дураков, обольщать, и больше – ни-ни! Ну, какой сегодня день?

– Пятница.

– Вот и ошиблись! Сегодня не пятница, а великий день, единственный, которого я не смел думать, что дождусь. Вот какой сегодня день, а не пятница. И он быстро направился к дому, помахивая газетою.

– Удивительно! – заметила ему вслед Фофочка – что поляки и французы, т. е. нации, наиболее выработавшие рыцарские отношения к женщине, обращаются с нами оскорбительно! Какое-то пренебрежение, как к малолеткам, вместе с тем обожание, возвышение и т. п. выдумки!..

– Как же прикажете с вами обращаться, особенно, с вами лично? – недовольно проговорил Кирилл.

Феофания Ларионовна вздохнула.

– Уж вы то бы хоть молчали, Кирилл!

– Я не знаю, чему же тут удивляться? это вполне естественно! – отозвалась довольно равнодушно Калерия, а Лиза только произнесла, ни к кому не обращаясь:

– Отчего Андрюша – герой? не понимаю… т. е. отчего он сегодня больше герой, чем вчера? Не случилось ли с ним чего? В газетах я ничего не читала. Может быть, письмо, но почему тогда не мне, а Антону Казимировичу?

Она пошла тоже было по направлению к терресе, как Фофочка догнала ее и зашептала, беря за локоть: