Он поцеловал ее, взял за руку, и так, не разъединяясь, они пошли в кабинет. Варвара Павловна говорила о том, как она передаст квартиру, где проведет лето, – о вещах самых житейских, нов каждом звуке слышна была любовь к отъезжающему. Начали вспоминать прежние свои квартиры, расположение комнат, мебели и маленькие домашние дела, которые их так крепко связывали, незаметно и нерасторжимо. Там родилась Катенька, там Николай Петрович получил повышение, там у Варвары Павловны был тиф, – насилу выжила.
– Милая моя, ведь вот живешь и забываешь, что рядом существует такая прелесть! Мы от покоя делаемся неблагодарными.
– Я как тебя ревновала сначала, Коля!
– Да к кому же? Разве я давал повод?
– Так просто, ни к кому особенно.
– Глупая!
– Вот и глупая! Ты, ведь, у меня хорошенький, все смотрят…
– Нашла красавца!
– Конечно. И не смей мне ничего говорить.
Она провела рукою по стриженному затылку мужа. Тот налету поцеловал Варину руку и крепче ее обнял.
В комнату вошла без стука кухарка.
– Что тебе, Маша?
– Паспорт принесла.
– Какой паспорт?
– Ваш. Дворник прописывал.
– Хорошо. Положи тут.
Говорили вполголоса, не двигаясь, будто боясь, что-то спугнуть, что не вернется. Подождав, когда уйдет Марья, Варвара Павловна снова начала:
– А помнишь, как мы в Ревеле жили? Еще Катеньки не было… Хорошо было! Сколько там роз в садах! Есть даже черные…
– А как мы ходили в монастырь св. Бригитты!..
– Да, да. Я даже всё помню, что ты тогда говорил. Мы жили на Институтской, недалеко от Салона…
– Это было в 1906, по моему.
– Нет, в 1906 мы жили в городе, никуда не ездили. В 1907 скорее… Да вот я сейчас посмотрю в прописке.
– Не стоит!
– Это недолго…
Варвара Павловна, не вставая с дивана, протянула руку за паспортом.
– Твой паспорт, милый паспорт, родной! Тут и я вписана. Ну, вот видишь: в 1907 году!
Она любовно перебирала листки, замусоленные пальцами дворников и паспортистов. Николай же Петрович нежно и тихо целовал ее в наклоненную шею. Вдруг Варенкова вскрикнула:
– Коля, а ведь ты родился в 78-м, а не в 79-м!
– Ну так что же?
– Ты на год старше, чем мы считали.
– И что же тебя это так радует?
– Не в том дело! А призыв!.. Ты ведь призыва 1899, а не 1900-го, – так что не подлежишь приказу о мобилизации.
– Что так?
– Ну, конечно, вот и здесь опять сказано… Вот здорово-то!..
– Чему же ты радуешься?
– Да как же! И ты рад, – если ты будешь отрицать, это будет просто лицемерием.
– Вот уж я и в лицемеры попал!
– А что же? Когда захочешь, ты можешь быть страшным плутом! Хоть в том же Ревеле… помнишь баронессу?
– Ничего я не помню. Это ты не можешь забыть букетов, которые тебе там подносили, – чистые воспоминания сохраняешь!
– Во всяком случае, чище твоих! Я ничего не таю, и что делаю, всегда у всех на виду делаю, не скрываюсь!
– Иногда не мешало бы!
– Ты, Бог знает что выдумываешь про свою жену!
– Ну да, ты – моя жена, я уж десять лет это знаю!..
Николай Петрович не поверил бы, что это он минуту тому назад чувствовал такую нежность к этой вздорной и, как ему вдруг показалось, вульгарной женщине. Забыв о паспортной отметке, он начал.
– В такие дни, когда я уезжаю, ты не можешь удержаться от сцен!
– А кто их начинает?
– Во всяком случае, не я!..
– И не я тоже! И потом, куда ты уезжаешь? Очень там нужно таких грубиянов! Сиди уж! Обстригся тоже, как чучело!..
Катенька пищала в передней, возвратясь из гостей. Сам не в себе, Варенков кричал:
– Народят ребят еще, которые пищат и капризничают…
– Что же, вы скажете, что вы тут не при чём!?
Николай Петрович лег в ужасном расстройстве, не мог заснуть, стриженой голове было холодно и горький осадок после разговора почти ощутимо чувствовался во рту. Даже выходил в гостиную и неловко крестился на крошечную иконку, повешенную недалеко от «Острова мертвых».
На следующее утро он встал желтый, но успокоенный. Когда он поцеловал у жены руку, Варвара Павловна тихо спросила: «прочванился»? но в этом вопросе слышалось какое-то извинение. Николай Петрович еще раз приложился к жениной руке и сказал:
– Я вот что решил, Варенька. Я так настроился, что уж не могу оставаться. Я попрошусь добровольцем. Так будет лучше.
Совпадение
Дверь во внутреннюю комнату полуоткрылась и показала высокую фигуру дамы в черном и часть большого живота, обтянутого клетчатой юбкой.
– Вы думаете, он вернется ко мне?
– Непременно. Лиза никогда не ошибается.
– Благодарю вас. Когда это произойдет, я еще раз приду поблагодарить вас. Я не забуду, поверьте.
Голос хозяйки добавил ласково:
– Можно выйти другой дверью, не проходя через переднюю.
– Все равно, все равно.
Две барышни, сидевшие у окна и все время шептавшиеся, умолкли и вонзились глазами в повернувшуюся даму. Спущенная вуалетка с темной стрелой позволяла заметить только круглое личико и опущенные глаза.
В открытой створке двери снова показалась часть шотландской юбки: очевидно, владелица не могла не только пройти в это отверстие, но даже показать целиком своей фигуры.