Антракт в овраге. Девственный Виктор

– Любовь! Вы любите меня, д'Орсо, я это знаю! И вы любите не так, как другие. Я ничего не говорила, боясь себя, боясь нарушать ваше чувство. Оно – как свежий утренний ветер в такой вот комнате! Я сама себя чувствую около вас молодой и простой… Ваша любовь делает чудо! Боже мой! Я молчала, ждала, опасалась, но теперь я вижу свою ошибку. Я люблю вас, д'Орсо, люблю такою любовью, которой сама удивляюсь, какую знала только на сцене!..

Филумена говорила всё это, не двигаясь; потом, умолкнув, закрыла глаза, словно в ожидании. Карло осторожно поцеловал её темные веки и тоже молчал, тихонько гладя её руки, будто не знал или позабыл другие ласки. Наконец, начал, останавливаясь, словно, подбирая слова:

– Я не могу верить своему счастью! Если для вас моя бедная любовь представляет что-то новое, то для меня она – совсем небывалая, будучи первой и, надеюсь, единственной. Не только ваш талант, ваш гений меня поработил. С той минуты, как я увидел это поблекшее лицо, эти усталые (словно от собственного огня усталые) глаза, эти следы страстей и желтоватые, прозрачные руки…

Барди открыла глаза и хотя не меняла положения, но внимательно слушала, слегка нахмурясь, слова д'Орсо, который теперь уже не запинался.

– … и желтоватые, прозрачные руки, – я понял, что это пришло мое счастье или моя гибель, пришло, как молния, как пожар, как вихрь. Мне стало стыдно своей молодости, неопытности, будто я не жил, еще не родился. И вместе с тем, такая гордость, такая радость, что я так долго буду молод, силен, жив, чтобы всё это отдать вам, вам!.. Я понял, что я давно уже мечтал о такой женщине, о таком чуде, как вы, хотя бы и лишенной вашего гения. Мне казалось сладким отдать себя этой прелести, усталой, увядающей, вечерней. Если бы Шекспир видел такую Джульетту, он написал бы…

– «Даму с камелиями»? – вдруг резко прервала его Филумена, продолжая лежать неподвижно.

Д'Орсо замолк.

– Вы рассердились? Я говорю, может быть, не умно, не понятно, но искренне. Я могу любить только вас и другой Джульетты не хочу себе представлять!

Актриса отстранила его руки, встала и вышла в соседнюю комнату, ничего не говоря.

Карло остался сидеть всё так же на кончике дивана, будто перед ним продолжала лежать та, которую он так любит.

– А так я вам нравлюсь? – вдруг раздалось за ним.

Филумена стояла на пороге. На ней было то же платье, она только переменила прическу, собрав волосы под легкую диадему и, по-видимому, наложив грим, от которого еще более выступила чувственная усталость, так пленившая Карло, и еще более светились темные, теперь мрачные глаза, словно она изнемогала в тяжелой борьбе.

– Божественно, несказанно! – прошептал молодой человек.

– Я буду Федрой! – для вас, моя любовь! – прощай, Джульетта!

– Зачем, зачем?

– Так надо. – И она обняла его, будто в крепких объятиях ища опоры и подтверждения чего-то.

III.

В дверь постучали. Вошел импрессарио, жалуясь на жару.

– Вы пришли очень кстати, синьор Цампьери. Я хотела вам звонить. Нужно отменить завтрашний спектакль и ускорить поездку. И вот еще что – распорядитесь поскорее назначить репетиции «Федры».

– Постойте! Что за перевороты, милая синьора Филумена? Почему отменяется спектакль? Это немыслимо.

– Хорошо, не отменяйте, только я не буду играть. Я нарушу контракт.

– Капризы?

– Может быть, и капризы. Я не хочу играть Джульетты. Я вполне согласна с синьором д'Орсо – я стара для Джульетты (импрессарио подымает руки к небу и опускается в кресло). Я буду играть Федру, а лет через пять леди Макбет. Сценическое искусство стареется скорее других искусств.

Когда Цампьери ушел, Филумена подошла к Карло и спросила:

– Вы довольны?

– Зачем, зачем? – начал было тот, но актриса прекратила его речь поцелуем.

Но на следующий день спектакль отменен не был, а д'Орсо получил письмо.

«Милый синьор д'Орсо, простите за всё, что произошло вчера. Мне горько вас разочаровывать, но, как старшая, я яснее вижу и нахожу, что оба мы много надумали и, во всяком случае, преувеличили наши чувства. Для вас же лучше не видать меня больше. Вы еще так молоды, что я позволю себе дать вам один совет. Никогда не говорите даже самой умной женщине, что она – стара, из этого ничего хорошего не выходит. Итак, без обиды.

Филумена Барди».

После спектакля было устроено факельное шествие в честь артистки. Она была блистательна и молода в этот вечер, лишь временами сжимала руку Вероники, шепча:

– Говори, говори, Вероника!

– Милая малютка, благословенное дитя, всегда шестнадцатилетняя Джульетта!..

– Говори, говори еще! – шептала Филумена, опуская темные веки.

Пять мартовских дней

26 марта.