Антошка Петрова, Советский Союз

Он так напрягся, что мускулы под курткой, казалось, окаменели, и Антошке сразу расхотелось его о чем-нибудь просить. Она решила, что, вернувшись, скажет Артуру, что обозналась и никакие это не ее знакомые, но Мишка остановил:

– Давай деньги.

До начала сеанса оставалось еще минут десять, в фойе было тепло, на эстраде мерцала фонариками осыпающаяся елка, рядом с ней пожилая Снегурочка с железными зубами пела в микрофон дрожащим, как у Людмилы Зыкиной, голосом: «В жизни раз быва-а-ет восемнадцать лет». К буфету было не протолкнуться, Антошка, у которой с утра маковой росинки во рту не было, увидев, как у столиков жуют бутерброды с колбасой, почувствовала приступ волчьего аппетита, но попросить Артура купить ей что-нибудь не решилась бы, если бы он сам не предложил:

– Ты есть не хочешь?

Сцепив зубы, она отрицательно замотала головой.

– А я страшно хочу. Ничего, если мы в очереди постоим?

Они поспешили к буфету и, пока двигались к прилавку, нет-нет да и посматривали на сцену.

– Сельпо! Никого поприличнее найти не могли, – презрительно хмыкнул Артур.

– Ей, наверное, до пенсии полгода осталось, – вступилась Антошка, а сама подумала: «Вот если бы меня нарядить и на ее место поставить».

Она вспомнила, как в подготовительной группе детского сада музработник Марьванна назначила ее быть на новогоднем утреннике Снегурочкой. Девчонки сразу же, чтоб она не воображала, устроили ей бойкот, а она и не воображала, просто очень радовалась, но перед самым утренником Снегурочкой, как и во все предыдущие года, назначили дочку заведующей Ленку Маныкину.

Артур спросил, какие книги она читает, и Антошка призналась, что любимые ее – это «Овод» и «Граф Монте-Кристо», а он сказал, что увлекается научной фантастикой и особенно любит Станислава Лема, Рэя Брэдбери и братьев Стругацких. Она покраснела, потому что даже имен таких не слышала, но он сказал, что книги эти можно достать только по блату или в «самиздате». Что такое самиздат, она тоже не знала, но спросить, конечно, не решилась.

Бутербродов с колбасой им не досталось, но и бутерброд с сыром показался вкуснее всего на свете. Газировку допивали наспех, давясь колкими пузырьками, так как уже прозвенел третий звонок и фойе стремительно пустело. В зал вбежали, когда свет погас и начался журнал. Луч света из кинорубки освещал сплошные ряды голов в шапках и без, свободных мест не было. Можно было бы поискать, но Антошка твердо решила, что лучше рядом с Артуром на полу сядет, чем в кресло, где-нибудь отдельно от него.

Откуда ни возьмись прибежала администраторша и накинулась, где ж, мол, раньше-то черти носили, но вдруг изменившимся голосом спросила:

– Тонь, ты, что ль?

Антошка всмотрелась.

– Ой, Люд!

На них зашикали. Кто-то басом сказал: «Хулиганство». Людка Шибаева, бывшая Антошкина вожатая и соседка по бараку, год назад вышедшая замуж и переехавшая к родителям мужа на Гагаринскую, начальственно прикрикнула: «Товарищ, не мешайте дело делать, а то щас вызову наряд, и будет вам «хулиганство», когда из зала в наручниках выведут, – а Антошке шепнула: – Пойдем, на балкон вас отведу, там ремонт, но где-нибудь приткнетесь». По перегороженной стремянками и ведрами с краской лестнице она провела их на второй этаж, строя из себя начальство, долго гремела ключами и, отворив наконец дверь, прежде чем впустить в пахнущую побелкой тьму, предупредила: «Не очень-то тут у меня распоясывайтесь».

Артур скрылся за дверью, Антошка хотела было юркнуть за ним, но Людка задержала ее: «Симпатевый у тя кавалер, армянин, что ль?» Та чуть со стыда не сгорела.