Мысли его приняли не вполне обычный оборот, совсем другой, чем в стихотворении, некогда выученном наизусть. Он представил себе безбожника как раба бури и грома, бушующей стихии, различных недугов и тления, иными словами – как раба лишенных разума безжизненных сил, господствующих над ним из-за того, что он отказался от почитания Духа вечной милости. И от одного лишь старания написать на эту тему стихотворение, годное для декламации, в душе Райзера разгорелась такая потребность веры в Бога, что он испытал прямо-таки праведный гнев на тех, кто хотел отнять у него сие утешение, и этот огонь он сохранял в себе до тех пор, пока не закончил стихотворение, и было оно от начала и до конца исполнено такой бодрой уверенности в существовании разумной причины всего сущего, что при всех перебоях и некоторой натянутости слога все же в целом выразило то чувство, которое до сих пор Райзеру передать не удавалось. По этой причине нелишним будет привести здесь эти стихи, хотя сами по себе они, возможно, и не заслуживают сохранения.
Чувства, пробегавшие в нем, пока он сочинял это стихотворение, так и сотрясали его душу. С дрожью и ужасом отпрянул он от царства слепой случайности, этой ужасной бездны, на краю которой стоял, и всеми своими чувствами и мыслями приник к утешительной идее о присутствии в мире благого Вседержителя.
Поскольку это стихотворение тоже очень понравилось Филиппу Райзеру, Антон Райзер выучил его наизусть и решил в ближайший день, когда начнутся занятия по декламации, прочесть его. Он явился перед всеми в новом наряде, выглядевшем вполне пристойно; впервые в жизни он был одет красиво, обстоятельство для него далеко не маловажное. Новое платье, благодаря коему он, вечный оборванец среди однокашников, теперь снова возвращался в их круг, придавало ему бодрости и достоинства, и, что самое удивительное, он почувствовал более уважительное отношение к себе со стороны тех, кто прежде едва удостоивал его взглядом, теперь же они говорили с ним на равных.
Когда же в той самой классной комнате, где столько раз становился предметом насмешек, он выступил с кафедры перед общим собранием товарищей, чтобы прочесть стихи собственного сочинения, его удрученный дух в первый раз по-настоящему воспарил и в душе снова пробудились надежды и упования на будущее.