Антивыборы 2012

Лозунги народных мятежей заимствовали все. Сначала народники, а затем эсэры, анархисты, и в конечном итоге — большевики. Впоследствии они приспособили их к своим революционным учениям, и понесли их в массы не столько в виде теорий, сколько в стереотипах и лозунгах. «Грабь награбленное» — это, ведь, ничто иное, как перевод на язык Стеньки Разина марксистского термина «Экспроприация экспроприаторов». Революционеры — интернационалисты, вышедшие из правящих классов и обслуживавших эти классы слоев использовали «революционное творчество масс» (термин В.И. Ленина) в своих целях — они приспосабливали универсальные, космополитические теории революции к национальным особенностям тех стран, где по их замыслу должны были такие революции произойти. Использование большевиками идеи советов народных депутатов, рожденной в народе в ходе революции 1905 года — классический тому пример. Именно на базе советов им удалось создать качественно новую, Советскую власть и качественно новое государство — Советский Союз. Вот этого Бунин никак предвидеть не мог.

Вплоть до 1917 года, революционные выступления в России не имели успеха. Государство сравнительно быстро и легко восстанавливало статус-кво после любых бунтов и мятежей. Не достигло успеха и элитарное восстание дворян-декабристов (14 декабря 1825 г. в Петербурге, а двумя неделями позже — в Чернигове, на Украине), ибо его организаторы с самого начала предоставили народу в их путче роль «пушечного мяса». Немудрено, что это восстание (тут стопроцентно прав В.И. Ленин, когда писал о декабристах: «Узок круг этих революционеров. Страшно далеки они от народа…») было быстро подавлено, потому что на народную почву прекрасные идеи преобразования общества не упали. Они так и остались лежать на мерзлом плацу Сенатской площади, где бунтовщики-декабристы выстроили ничего не понимавшие в их затее войска. Жестокий разгром декабристского восстания помог русской радикальной интеллигенции понять, что их идеи так и останутся в «утопиях», если только их «Утопии» вместе с той, что написал Томас Мор, не прочтут, либо просто не воспримут в народе. Только соединив революционную теорию со стихийным народным бунтом можно было добиться успеха.

Первый, хотя и неудачный опыт этого был предпринят русскими социал-демократами в ходе революции 1905 года. Именно в ходе той революции большевики и их союзники из других левых партий поняли, что их противником номер один было даже не самодержавие, а как раз «русская идея», согласно которой русский народ признавал за самодержцами право высшей власти. Да и революция-то началась с того, что народ пошел к царю с жалобой, а его встретили выстрелами у царского дворца в Кровавое воскресенье (9 января 1905 г.) Народ воспринял это, как предательство царем того общественного согласия, которое существовало веками. Если бы народ знал о существовании «русской идеи», то сказал бы, что она-то и была попрана в первую очередь у Зимнего дворца. По признанию самого Ленина большевики и их союзники не готовили эту революцию. Они вынуждены были «догонять» ее, когда, после расстрела царскими войсками народного шествия вспыхнул народный бунт. Но самого этого бунта большевики не принимали, панически его боялись. Когда в ходе гражданской войны они столкнулись с народной вольницей и крестьянскими восстаниями, Ленин забил в набат: это — «самый опасный враг пролетарской диктатуры». Для него «мелкобружазная (т. е. крестьянская. — В.Б. ), анархическая стихия» была «опасностью во много раз превышающей всех Деникиных, Колчаков и Юденичей вместе взятых». Троцкий еще более откровенно говорил, что большевистская революция — это «бешеное восстание… против мужицкого корня старой русской истории», против стихийного бунта.

Подобных высказываний у большевистских лидеров масса и не без основания российские историки говорили об «антирусском характере» революций 1917 г., как Февральской, так и Октябрьской. (См., например: И.Шафаревич. «Трехтысячелетняя загадка»; В. Кожинов. «Судьба России: вчера, сегодня, завтра».)

Что же все-таки понимать под «русской идеей»? Действительно ли ее автором и носителем был русский народ, либо от его имени ее утверждали те, кто русским народом правил, те, кто этих правителей снабжал необходимыми им идеями, в том числе и «русскими». И, наконец, знал ли сам русский народ о существовании «русской идеи»?

Без власти, а, следовательно, и без проводника ее политических и других властных решений — бюрократии — государство существовать не может. Поэтому в вопросе о «русской идее» и о том, кто ее носитель — народ, либо царь /правитель/, либо возглавляемое им государство, в первую очередь возникает вопрос о ее соотношении с русской государственностью, а не только с тем, что именуется «русскостью».