Антивыборы 2012

«Следующий этап формирования этой идеологии, — читаем далее в статье Фурмана и Палажченко, — связан с падением советской власти. При падении царизма выяснилось, что людей, готовых умирать за монархию и веру, мало. (Почему-то из памяти авторов вылетела гражданская война, длившаяся почти шесть лет, не говоря уже о том, что большая часть белой эмиграции в конечном итоге признала наследником престола Кирилла Романова, а затем его сына Владимира. — В.Б. ). А при падении советской власти оказалось, что готовых умереть за марксизм-ленинизм и СССР вообще практически нет. (Это, увы, правда. — В.Б. ) Легкости, с которой распалась советская система, трудно найти аналоги. Для подавляющего большинства клявшихся в преданности «делу партии» советских «функционеров» вопрос, оказывать ли сопротивление новым революционерам или пойти к ним на службу, даже не возникал. И естественной идеологией, которая могла избавить кагэбэшников, ставших фээсбэшниками, комсомольских работников, ставших бизнесменами, партработников, сжегших партбилеты и ставших чиновниками нового государства, от каких-либо угрызений совести, была идеология «государственности», говорившая, что они и раньше, и теперь служат государству, а какая у него идеология — не важно. (Здесь, вмешаюсь вновь в изложение статьи, ее авторы путают идеологию с мировоззрением бюрократии, о котором говорилось выше в главе о коррупции. Идеология может меняться, мировоззрение формируется раз и навсегда, что и облегчило переход партократии и остальной советской бюрократии на службу режиму Ельцина. Это авторы статьи, увы, не поняли. — В.Б. ) Массовый переход слуг «старого режима» на сторону советской власти способствовал ее стабилизации и одновременно — ее сталинистской эволюции и эрозии ее официальной идеологии. Мы видим колоссальную мощь идеологии «государственности». Она вытекает из психологии людей, живущих в стране, история которой действительно состоит из кратких периодов свободы, превращающейся в хаос, приводящий к «бегству от свободы» под сень авторитарных режимов. И одновременно она сама способствует сохранению этого исторического ритма, воспроизводит реальность, отражением которой является. Психология, идеология и институциональная реальность — единое целое. Воспроизводство схожих социально-политических форм связано с воспроизводством идеологии служения государству (начальству), какой бы идеологии это государство (начальство) ни придерживалось. (На наш взгляд, живой символ и «классическое» воплощение этой идеологии — Сергей Михалков, дворянин, создавший слова к гимну коммунистической России, а потом — к гимну России антикоммунистической.) Но в силе идеологии государственности есть оборотная сторона. Внешне мощные политико-идеологические системы каждый раз оказываются хрупкими. В «трудную минуту» никто не встает на их защиту. Формальная идеология «государственников» не волнует, а от власти, которая оказалась «слабой», они тут же переходят к новой. Воспроизводя схожие формы политического устройства, эта идеология воспроизводит и их периодическое легкое падение. И очень похоже, что хрупкость теперешней системы, при которой идеология сильного государства, как самоцели, стала почти официальной — больше, чем предыдущих. Большевистская революция породила Белое движение сопротивления. При падении СССР минимальное сопротивление тоже было. От КПСС сохранилась слабая и вписанная в систему, но все же оппозиционная КПРФ. Но если нашу систему постигнет серьезный кризис (вернее, не «если», а «когда», ибо кризисы неизбежны), от «Единой России» не останется ничего. Если представить себе фантастическую ситуацию, что после глубокого кризиса на роль спасителя выдвигается вышедший из тюрьмы Ходорковский, на следующий день все, кто сейчас — в окружении наших «первых лиц», устремятся на службу новому хозяину. Они будут так же без малейших угрызений совести отрекаться от Путина и Медведева, как их «отцы» отрекались от советской власти, а «деды» — от царской, и будут делать из Ходорковского («великого организатора, человека несгибаемой воли») нового Путина. И эта модель поведения — самая большая опасность и для теперешней власти, и для власти будущей, и для страны в целом. Эту опасность не способны заметить меняющиеся власти, каждый раз радующиеся легкости победы и толпе, теснящейся у подножия трона. И ее не видит страна, каждый раз после хаоса радующаяся возвращению «порядка» и не понимающая, что этот «порядок» неизбежно порождает новый хаос, и что в каждом следующем периоде порядка она оказывается слабее и меньше».