Антикварщики

Кличку Меньшевик Юрий Савинков получил благодаря революционной фамилии. Уголовники в конце семидесятых были по большей части люди серые, школьное образование имевшие преимущественно коридорное, а о высшем и не мечтавшие. Это сегодня в порядочных бандах можно повстречать и кандидата наук, и бывшего преподавателя марксизма-ленинизма или инструктора райкома КПСС, которым не нужно напоминать, что известный террорист, военный министр временного правительства и писатель Борис Савинков никакого отношения к меньшевикам не имел, а был эсером. Может быть, и Юрий, проучись он чуть дольше в инженерно-строительном институте, узнал бы об этом из лекций, но на первом курсе за пьяную драку в баре сначала с не понравившимися ему парнями, а потом и с милицией он был осужден.

Сидел недолго – полтора года. Лиха беда начало. Второй срок получил за хищение стройматериалов. Бетон, цемент, кирпич и доски тащил с родной стройки машинами. Ох, это сладостное ощущение текущих в руки денег, осознание возможностей, которые они давали, – вкусившему раз этот запретный плод трудно становится жить как все. Попался случайно. Держался в несознанке до конца, поэтому получил не слишком много. И в СИЗО ГУВД Мосгорисполкома, попросту в Бутырке, он встретил свою судьбу. Молодой человек, с которым он коротал тягучее тюремное время в одной камере, производил хорошее впечатление – приятен в общении, скор на язык, не нахален и без блатной бравады, но в нем ощущались жесткость, стальной стержень. Этим молодым человеком был Сергей Франсович Кельм. Следственные органы имели к нему претензии по поводу спекуляции антиквариатом. Кельм говорил сокамерникам, что дело его доказанное, но задерживаться в тюрьме не собирался. И основания для оптимизма он имел полные. Ведь его папа был заместителем прокурора Москвы.

Слово свое Сергей Кельм сдержал. Через Институт судебной психиатрии имени Сербского он избежал наказания и получил справку – эдакую индульгенцию от расписанных в Уголовном кодексе грехов. Напоследок он оставил Меньшевику свой телефончик – мол, будет время, забегай, расскажешь, как на зоне кормят.

У Савинкова не было папы – заместителя прокурора, и он получил полноценный срок в ИТК строгого режима. Это не шпанская общая зона, где царят беспредел и непризнание авторитетов, где сидит неотесанная шантрапа. На строгом живут люди, многие из которых сделали преступление своей профессией. И царит там, в большей или меньшей степени – в зависимости от начальства «зоны», – строгий воровской закон. Во всяком случае, в начале восьмидесятых дело обстояло именно так.

На «строгаче» Меньшевик чувствовал себя неплохо. Статья двести шестая – хулиганство – особым уважением не пользуется. Сопротивление работникам милиции – тоже, но вызывает вполне понятное сочувствие. А вот кража – другое дело. Вор на зоне – хозяин. Это его дом. Кроме того, перед администрацией Меньшевик не пресмыкался, досрочное освобождение не вымаливал, головы ни перед кем не гнул и спуску никому не давал, был нередким посетителем штрафного изолятора и вскоре вошел в «отрицаловку» – то есть примкнул к осужденным с отрицательным поведением. В большие авторитеты он не выбился, но и был не последним человеком. Приобрел массу полезных знакомств. Немало длинных зоновских вечеров провел он в разговорах с опытными ворюгами и понял, что, если иметь мозги, можно стричь купоны похлеще, чем на стройматериалах, и не попадаться. Главное – холодная голова на плечах и не размениваться на мелочовку. Лазить по магазинам и вытряхивать бумажники у прохожих он, конечно, не собирался. Другое дело – солидная работа, там, где шуршит валюта. И у него начал созревать план. Вспомнились разговоры с Сергеем Кельмом. Освободившись, он позвонил ему.

Кельм обрадовался бывшему товарищу по камере и тут же пригласил в ресторан «Пекин». Там за блюдами национальной кухни, сильно испортившейся с тех давних времен, как шеф-повара повязал КГБ за шпионаж в пользу Китая, обсудили дела грешные. Получалось, что Кельм знал, где взять плохо лежащие и очень дорогие вещи и куда их деть. А Меньшевик знал людей, которым ничего не стоит взять плохо лежащие вещи.

– Так дело организуем – ни блатные, ни милиция страшны не будут, – сказал Кельм, поднимая фужер.