Антикварий

— Здесь есть витая лестница, — сказал Охилтри. — Над этим местом стоит церковь, и лестница ведет к ней. Говорят, будто эту пещеру давным-давно вырыли монахи, чтобы прятать в ней свои богатства. И еще говорят, будто они тут ночами таскали в аббатство вещи, когда не хотели вносить их через главный вход при свете дня. Рассказывают, что один из них стал святым (а может, монахи хотели, чтобы люди так думали) и поселился в этой келье святой Руфи, — так в старину называли пещеру, — и высек в камне лестницу, чтобы подниматься в церковь к богослужению. Лэрд Монкбарнса порассказал бы немало, — он ведь любитель рассказывать, — если бы только знал про это место. Но была ли пещера устроена для человеческих ухищрений или для божьего дела, а только я часто наведывался сюда в прежние дни и видел, что тут делалось, и сам ко многому руку приложил здесь, в темном тайнике. Бывало, хозяйка дивится, чего это петух не будит ее утром, а он, бедняга, уже жарится в этой черной дыре. Эх, эх, бывали дела и похуже. Иной раз до людей долетал шум, который мы поднимали в самом чреве земли, а Сэндерс Эйквуд, тогдашний лесничий, отец теперешнего лесничего Рингана, бродя по лесу и сторожа господскую дичь, видел отсветы у входа в пещеру, мелькавшие сквозь орешник на другом берегу. И какие же истории он потом рассказывал по вечерам про гномов и ведьм, что живут в здешних старых стенах, и про огни, которые видел, и крики, которые слышал, когда весь честной народ спал! Он без конца выкладывал свои чудеса вечером у очага передо мной и другими такими же молодцами, а я не оставался перед ним в долгу и платил старому дурню сказкой за сказку; только я мог бы объяснить все гораздо лучше его. Да, да, это были дни веселые, но полные суетных и темных дел, и справедливо, если те, кто вел легкую и греховную жизнь и в молодости злоупотреблял милосердием божьим, иной раз в старости лишаются его совсем.

В то время как Охилтри тоном, в котором преобладало то восхищение, то раскаяние, повествовал об этих подвигах и проделках давнишней поры своей жизни, его злополучный слушатель сидел на скамье отшельника, высеченной в твердой скале, и был охвачен той вялостью духа и тела, которая обычно следует за событиями, требующими напряжения того и другого. В известной мере причиной его вялости было и недавнее нездоровье, порядком ослабившее его.

— Бедное дитя, — пробормотал старый Эди, — если он поспит в этой сырой дыре, то, может быть, и не проснется или схватит тяжкую болезнь. Не то что наш брат, — мы-то можем спать где угодно, лишь бы брюхо было полно. — Садитесь, мистер Ловел, садитесь, молодой человек! Я так думаю, что молодой капитан выкарабкается. В конце концов не вы первый, с кем случилась такая беда. На моих глазах убивали много людей, и я сам в этом помогал, хоть мы вовсе не ссорились, но если можно убивать людей без всякой ссоры, лишь за то, что они носят не такую кокарду, как у тебя, и говорят на чужом языке, то можно простить и человека, если он убьет своего смертельного врага, когда тот выйдет в поле вооруженный, чтобы убить его самого. Я не говорю, что это хорошо, — боже избави! — или что не грешно отнимать у человека то, чего не можешь вернуть, то есть жизнь, но я говорю, что этот грех может быть прощен, если виновный покается. Грешные мы люди! Только уж поверьте старому седому грешнику, который понял, какой дурной дорогой он шел: Священное писание сулит спасение даже худшим среди нас, лишь бы в нас была жива вера.

Такими крохами утешения и благочестия нищий старался успокоить Ловела и занять его внимание, пока сумерки не сгустились в ночной мрак.

— А теперь, — сказал Охилтри, — я отведу вас в местечко поприятнее; я там частенько сиживал да слушал крик совы в кустах и глядел, как лунный свет пробивается сквозь окна старых развалин. Ночью там никого не может быть, а если бы даже эти негодяи — помощники шерифа да констебли — и хотели искать там чего-нибудь, они это давным-давно сделали. Удивительно, что при всех своих указах и королевских ключах note 118 они такие же трусы, как любой из нас. Случалось мне в свое время нагонять на них страху, когда они подбирались слишком близко! А теперь, благодарение небу, им не за что донимать меня, разве — за то, что я старый человек и нищий. Эта бляха неплохо меня защищает. И потом, знаете ли, мисс Изабелла Уордор — надежная опора. (Ловел вздохнул.) Ну, ну, не падайте духом! Все еще может уладиться. Дайте девушке время разобраться в собственном сердце. Она первая красавица в наших краях и мой добрый друг. Я сейчас прохожу мимо тюрьмы для бродяг так же спокойно, как мимо церкви в день субботний, и к черту пойдет тот, кто тронет теперь хоть волос на голове старого Эди. Когда забреду в город, я шагаю по самой середке панели и прохожу плечо к плечу мимо судьи, словно это не судья, а грязный мальчишка.

Произнося эти слова, нищий в то же время перекладывал груду камней в одном из углов пещеры. Под камнями был вход на лестницу, о которой упоминал Эди, и он стал подниматься по ней. Ловел покорно и молчаливо следовал за ним.