Антикварий

— Зачем вы здесь, молодые люди? — начал он, обращаясь к изумленным слушателям. — Неужели вы пришли в этот благословенный уголок, творение господа, чтобы нарушать его законы? Вы покинули творения человека, дома и города, которые суть лишь прах, как и тот, кто их построил. И вы пришли сюда, на эти мирные холмы, к этим тихим водам, которые останутся здесь, пока стоит земля, пришли, чтобы лишить друг друга жизни. А ведь по законам природы у вас и так слишком малый срок, чтобы дать об этой жизни полный отчет по окончании ее. Ах, господа! Есть ли у вас братья, сестры, отцы, которые пестовали вас, матери, которые рожали вас в муках, друзья, которым вы дороги, как частица их сердца? И вы задумали лишить их детей, братьев, друзей? О-хо-хо! Это неправый бой. Кто победит в нем — тому только хуже будет. Подумайте об этом, дети мои! Я бедняк, но я также старик, и если моя бедность уменьшает вес моего совета, седые волосы и чистое сердце должны увеличивать его в двадцать раз. Идите домой, идите домой, будьте славными мальчиками. Того и гляди на нас француз нападет, тогда уж на вашу долю хватит драки. Может быть, даже старый Эди приковыляет и подыщет себе бугор, чтобы опереть ружье, а потом доживет до того дня, когда сможет сказать, кто из вас лучше сражался за наше правое дело.

Бесстрашная и независимая речь старика, его смелые чувства и грубое, мужественное красноречие произвели впечатление на слушателей, в особенности на секундантов, чья гордость не требовала доведения спора до кровавой развязки. Напротив, они внимательно следили, не представится ли случай примирить противников.

— Ей-богу, мистер Лесли, — сказал Тэфрил, — древний Адам говорит, как оракул. — Наши друзья были вчера очень обозлены и, конечно, очень безрассудны. За это время они могли поостыть, по крайней мере должны были остыть мы, в их интересах. Мне кажется, девизом для обеих сторон должно стать «забыть и простить», чтобы все мы могли пожать друг другу руки, разрядить наши глупые хлопушки в воздух и все вместе отправиться ужинать в «Герб Грэма».

— Я от души желал бы этого, — сказал Лесли, — ибо, кроме большой горячности и раздражительности с обеих сторон, я, признаться, не могу усмотреть никакой разумной причины для ссоры.

— Джентльмены, — холодно произнес Мак-Интайр, — обо всем этом следовало подумать раньше. По моему мнению, если лица, которые зашли в этом деле так далеко, как мы, расстанутся, не заходя еще дальше, они могут очень весело поужинать в «Гербе Грэма», но на другое утро проснутся с репутацией такой же изодранной, как одежда этого нашего приятеля, который удостоил нас совершенно излишним образцом своего красноречия. А я считаю необходимым, чтобы вы приступили к делу без дальнейшего промедления.

— А я, — добавил Ловел, — тоже вовсе не стремлюсь к задержке и тоже прошу джентльменов подготовить все как можно скорее.

— Дети, дети! — закричал старый Охилтри; но, заметив, что его никто не слушает, добавил: — Сумасшедшие, вот кто вы такие! Да падет ваша кровь на ваши же головы!

Старик сошел с лужайки, которую секунданты принялись теперь измерять, и продолжал что-то бормотать про себя с угрюмым негодованием, смешанным с тревогой и острым, хотя и мучительным, любопытством. Не обращая больше никакого внимания на его присутствие и дальнейшие увещания, мистер Лесли и лейтенант приготовили все необходимое для дуэли, и было решено, что оба противника выстрелят, когда мистер Лесли махнет платком.

Раковой знак был дан, и оба выстрелили почти одновременно. Пуля капитана Мак-Интайра лишь оцарапала бок его противника, и то не до крови. Пуля Ловела была нацелена точнее: Мак-Интайр пошатнулся и упал. Приподнявшись на локте, он сразу же закричал:

— Это пустяк, пустяк! .. Дайте другие пистолеты! — Но через мгновение он продолжал уже более слабым голосом: — Кажется, я получил достаточно и, что хуже, боюсь, я этого заслужил. Мистер Ловел — или как бы там вас ни звали — бегите и спасайтесь! .. Будьте все свидетелями, что зачинщиком был я. — Приподнявшись снова, он добавил:

— Вашу руку, Ловел. Я верю, что вы джентльмен… Простите мне мою грубость, а я прощаю вам свою смерть… Бедная моя сестра! ..

Подошел врач, чтобы исполнить свою роль в трагедии, а Ловел стоял, оторопело и растерянно глядя на беду, непосредственной, хотя и невольной причиной которой был он. Нищий схватил его за руку и этим вывел из оцепенения.

— Что же вы стоите и глядите на дело рук ваших? Что с воза упало, то пропало. Сделанного не воротишь! Прочь, прочь отсюда, если хотите спасти свою молодую жизнь от позорной смерти! Смотрите, вон там люди, они пришли слишком поздно, чтобы развести вас, но — увы! — достаточно рано, чтобы потащить вас в тюрьму.

— Он прав, он прав! — воскликнул Тэфрил. — И вам нельзя показываться на шоссе. Оставайтесь до ночи в лесу. Мой бриг к тому времени будет под парусами, и в три часа утра, когда начнется прилив, вас под утесом Масслкрэг будет ждать лодка. Поспешите, ради бога, поспешите!

— Да, бегите! .. Бегите! — повторил раненый, и слова его перемежались судорожными всхлипываниями.