Аноним

И в этот миг сам Фрэнк почувствовал, как по его лицу, под маской потекли дорожки тёплых слез. Он крепко смежил веки, чтоб прекратить их бег, но тут Джерард толкнулся с силой внутрь, и каждое его проникновение огнём все внутренности обдавало.

Так больно! Нестерпимо больно… И лишь то, что это сам наставник, от агонии и паники его уберегало.

— Расслабься, ангел мой, возлюбленный, моя душа… — шептал тот возле уха. — Совсем немного пережди — от боли не останется и памяти, лишь наслаждение омоет твоё тело.

И в этот миг он что-то изменил, войдя чуть по-другому, и Фрэнка прострелило молнией от ощущения, открытого совсем недавно. То место странное внутри себя, которое открыл он сам случайно, взорвалось огненным каскадом чувств. Он, вздрогнув, застонал, прося ещё.

— Вот так, мой ангел? Мы нашли твоё так далеко запрятанное чудо?

И, не дождавшись ничего в ответ, лишь снова двинулся, вжимаясь пахом в бёдра, не оставляя между ними никакого расстояния и места. И вновь попал, и юноша, дрожа, лишь вскинулся от яркого и неземного ощущения.

— И вот теперь — совсем не больно, правда? — сказал Джерард, толкаясь точно так же, ни на мгновение не сбавив темп.

— Позволь мне, милый? — это был цыганки голос, что спереди руками обвивала. Она уже дышала тяжело, и тёмные глаза совсем заволоклись вуалью похоти. — Боюсь, он скоро кончит.

Джерард лишь коротко кивнул, не отвлекаясь.

И девушка, поднявшись на носочки, их обняла обоих и одним движением в себя впустила плоть, в мгновение насаживаясь до самого её конца.

— Господи Иисусе, — Фрэнк громко выдохнул и, кажется, совсем обмяк, теряясь в ощущениях.

Он сотрясался от толчков Джерарда, что позади него вбивался в плоть. И телом уходил вперёд, туда, где мягкое, тугое лоно девушки его нетерпеливо принимало. Он обезумел и не понимал, какое же из этих ощущений его всё больше уносило вдаль. Он сомневался в том, где он сейчас, и в том, кто он, теряясь в темноте. Его желание давно было на пике, он знал, что ни над чем сейчас не властен — ещё немного, и всё будет кончено, и в этот миг он, видимо, умрёт.

А девушка стонала, Джерарда гладя по рукам и ангела в плечо кусая. Закинув одну ногу на его бедро, легко навстречу телу подавалась, когда Джерард толкал себя вперёд.

— Ещё, ещё, хороший мой, — она просила, но Фрэнк был обессилен, расплавлен ощущением блаженства, оно сжигало его целиком, распятого меж жаркими телами. Порой в его прекрасной голове всплывали образы, что он — лишь воплощение любви меж этими двумя. И нет его, и он — горячий воздух. И есть лишь распалившийся Джерард, что вновь и вновь пронзает юную цыганку.

Но это было только странным плодом его унёсшегося вдаль воображения.

— Mon cher… mon cher… — горячий шёпот возле уха, и Фрэнк почувствовал внутри себя всё нарастающую огненную твёрдость, и краешком утерянного разума отметил, что скоро кончит, так же, как Джерард. Он тела не имел сейчас, был духом. Развязным, похотливым и голодным, желающим сейчас лишь одного — скорей излиться.

И вот цыганка первой задрожала. Фрэнк смутно ощутил тугие судороги её плоти и остроту зубов, и сбитое дыхание, и стон, в его плечо испущенный негромко. Фрэнк даже улыбнулся — цыганка оказалась крайне милой, зализывая след укуса на ключице, шепча на непонятном языке короткие и терпкие слова.

Но вот Джерард, заполнив всё его нутро своей невероятной твёрдостью, вдруг глухо выдохнул и с силой сжал всех вместе — и Фрэнка, и цыганку и себя, нещадно свои руки напрягая, и Фрэнк вдруг осознал, что сам кончает, толчками изливаясь внутрь тёплой плоти.

— О, Господи, как хорошо… — шептал он лишь губами, и Джерард лишь повторял его слова, потом вдруг замер. В последний вбившись раз, пожаром вылился в его ослабшее от ласк и боли тело.

Фрэнк думал, что потерял тогда сознание. Умение мыслить возвращалось к нему рывками, то забегая вперёд, то снова отскакивая назад, но он уже почувствовал, что перестал складывать слова и чувства в стихи. Он освободился от этого наваждения тогда, когда достиг оргазма, именно в тот момент закончился спектакль, в котором все трое были и актёрами, и зрителями. А то, что происходило сейчас, когда они еле живые лежали на кровати наставника в поместье фон Трир, являлось реальным положением вещей. И не было ни желания, ни сил снова вернуть себе возможность так поэтично слагать слова. Это осталось в прошлом, там, где он занимался любовью сразу с двумя людьми, там, где ему было больно и нестерпимо хорошо, там, где он почти умер, изливаясь.

Сейчас он не был связан и видел через прорези для глаз, сквозь маску, как от весеннего воздуха, забравшегося в приоткрытое окно, колышется ткань полога над головой. Он молчал, обхватив одной рукой Джерарда, закинув ногу на его бедро, и другой скользил по тонкой маленькой ручке девушки, что покоилась на груди наставника.

— Это было восхитительно, — прошептала цыганка. — Давно уже не получала я столько удовольствия. Спасибо, что привёл его и пригласил меня участвовать в твоей игре.