Аноним

Металла полный голос заставлял сжиматься Фрэнка, с которого так ловко ткань одежд снимали, как будто фрейлины разоблачали королеву. И страх, как перед первой брачной ночью, шёл об руку с неутомимым любопытством и столь же бурной жаждой наслаждения. Когда цыганка оголила ноги, одним движением снимая всё до самых туфель, он краской залился — от скул до самых щёк. Он до сих пор страшился, но также чувствовал и возбуждения прилив, в фантазиях своих реально представляя, как смотрит на него Джерард. Он знал, что тот ни на секунду не отводит взгляда — иначе отчего так жжёт везде: на коже и в паху, внутри груди? Он смотрит! И одно лишь это знание всё больше распаляло.

Цыганка трогала его без всякого смущения, небрежно задевая всё твердеющую плоть, как будто не специально, а затем, чтобы скорее от одежд освободить. И эти странные, чуть смазанные ласки тянулись тяжестью к желудку, что вниз тянул на каждый его вздох. Когда её такие кукольные ручки со страстью вдруг прошлись по его коже — от самых стоп к коленям, выше, выше, минуя пах, живот и обведя соски, вдруг неожиданно погладили предплечья и тут же резко, больно руки завязали его же блузкой, спущенной к запястьям… В тот самый миг он рот открыл, чтоб с чувством застонать: ведь прошлые ожоги от шнурка ещё тянули, и вот уже по новой ткань на них легла.

— От его голоса уже не сложно кончить, не так ли, Лейла?

— Твоя правда, милый. Он превосходен. Так разгорячиться лишь от того, что сам представил в своей буйной голове. Хотела бы я заглянуть туда, хоть ненадолго. Уже хочу его. Позволишь?

— Но только как в награду за развязный и полный боли первый стон. Он заслужил немного ласки.

И в тот же миг Фрэнк ощутил, как влажный, до одури горячий рот принял его почти до основания, заставив пальцы ног поджать и стиснуть кулаки, своими же ногтями впившись в кожу от блаженства. Губу он закусил до капли крови — пусть небольшой, но всё же… ни с чем не спутать тот солёный вкус железа, что как вино расцвёл на языке.

А девушка, Фрэнк знал, что именно она его ласкала, без тени скромности держалась за него своими маленькими ручками, не прерываясь ни на миг, всё продолжала своё сладкое движение по плоти, набирая темп.

— О, Лейла, я прошу, не увлекайся. Я слишком распалился от всего, а ведь мечтал понаблюдать чуть дольше, — иссушенный, как ветер из пустыни, Джерарда голос слышался так отдалённо, сквозь вату ощущений Фрэнка, что были всё сильнее и сильнее.

И Фрэнк давно дышал, как загнанный на скачках жеребец, и его вдохи и биение сердца глушили всё, что вне его происходило.

Джерард же, взволнованно все губы искусав, просил себя сдержаться хоть немного — чтоб не закончить это действо слишком быстро, чтоб насладиться этим телом, дрожащим и желающим, до самого конца. Его рука блуждала в ткани брюк, поглаживая плоть, и, наконец, когда смеющаяся девушка оторвалась от ангела, он встал.

Его так распаляли отражения зеркал — в них юноша, рубашкой связанный и с вздыбившейся плотью, дрожал от предвкушения и согласен был на всё.

Джерард так близко подошёл, что чувствовал горячечную спину, и ткань одежды собственной лишь вызывала горькую досаду и желание скорей разоблачиться. Он первым делом развязал платок, надушенный парфюмом, впитавший всё тепло от белой кожи. И вдруг, поддавшись вдохновению, за оба взял конца и перекинул через шею юноши, сжимая страстно, крепко, притягивая ангела к себе. Тот вздрогнул, налетая влажными лопатками на грудь его, задёргался, пытаясь сделать лишь одно — освободиться от душившей ткани.

Джерард был непреклонен — он точно знал, где грань. Он не боялся задушить его, он помнил, что испуг, пусть даже мимолётный и внезапный, усилит страсти ощущения втройне. Сжимая тканью шею, поддался порыву — и с силой зубы запустил в такое нежное, чуть бархатное белое плечо.

Вот ангел всхлипнул из последних сил, казалось, он испуган до предела, но не хватало воздуха и воли закричать. И лишь тогда мучитель руки распустил, ослабив ткани хватку.

— Ты чуть не задушил его, — о, нет. Она ничуть Джерарда не корила. Внизу сидела, глядя с восхищением, и яростно горели углями её глаза, такие тёмные, как будто два колодца в бездну. Щекой она небрежно потиралась о влажную плоть ангела, опавшую немного от пережитого испуга и волнения.

— Ни в коем случае, душа моя. Ведь я не склонен портить красоту, тем более — её убийством.

Сказав так, нежно, чуткими губами и столь же жарким языком Джерард стал сглаживать свою вину — обняв за плечи, притянув к себе, стал юношу ласкать, засасывая кожу. Вся шея ангела то тут, то там уже краснела розовыми лепестками этих сладких поцелуев. Но ни один из них надолго не задерживался, позже исчезая — Джерард и правда знал, что делает, и ни единого следа не оставлял.

И ангел сладко млел в его руках — уже совсем забывший об испуге, он голову доверчиво откинул на плечо, назад, и еле слышно, неразборчиво стонал: «Ещё… Прошу, ещё…»