Аномалия Шарли

Мне удалось протащить себя еще немного, прежде чем я окончательно упала.

И все. Я лежала в нижнем белье лицом вниз в жалкой тени мескитового дерева. Это была моя низшая точка. У меня не осталось приличия.

Словно подчеркивая этот факт, вокруг моего лица собралась туча комаров. Я уже привыкла к ним. Им нравилось жужжать у моих глаз и губ, нравилось поглощать вкус соли на моей коже. От них не избавиться, как только они прилетали. Мне просто нужно было бежать от них.

Но я не могла даже стоять, не говоря уже о беге. Так что комарам повезло со мной.

Мое тело высохло. Влаги не хватало, чтобы заинтересовать комаров, и, вяло проверив мою вздутую кожу, они улетели дальше. Я закрыла глаза и пыталась отдохнуть. Маленькие комочки грязи и травы прилипали к моему языку каждый раз, когда я вдыхала. Камень впивался в выступающую кость бедра. Что не ныло, ужасно чесалось.

Но это угасало. Все мои чувства угасали.

Чем дольше я лежала, тем больше удалялась. Мне казалось, что ожоги и укусы принадлежали кому-то другому. Это у кого-то тряслись ноги, а не у меня. Чей-то живот урчал — не мой. Меня разрывало на части, и я смотрела, как далеко подо мной страдала незнакомка.

Пока ее тело было неподвижно.

И ее дыхание замедлялось.

Она начинала умирать…

Меня испугал шум. Это произошло, как только я достигла края — края сна или смерти, я не знала. Часть меня думала, что это была всего лишь игра разума, что-то, что я так сильно хотела услышать, что это проявилось в моем слухе. Я не открывала глаза. Я лежала неподвижно и ждала, чтобы услышать это снова.

…плип.

Мои глаза резко открылись. На этот раз ошибки не было.

Я знала этот звук.

Минуту назад я была готов сдаться. Теперь я вонзила ногти в грязь и поползла на животе к краю ближайшего холма. Насекомые гудели, а лягушки квакали в такт с моим дыханием. Я подтянулась на колени. Поднялась на ноги. Затем я наткнулась на оазис.

Ну, на то, что считалось оазисом в Ничто.

Это был высохший пруд. Внешний край был сухим так долго, что деревья начали настигать его. Дальше была корка из травы и камней. Последнее кольцо было примерно пятнадцатью ярдов липкой черной грязи, которая доходила до моих бедер и пахла так же, как в тот раз, когда туалет Ральфа сломался.

Последние пятнадцать ярдов заняли у меня больше всего времени. Здесь комары, кажется, нашли свой дом: они отдыхали на грязи густыми облаками. Я случайно нарушила одно из таких собраний, и комары бросились мне в лицо. Я соскребала их зернистые тела с языка, не сводя глаз с середины пруда — той части, которая спасет мне жизнь.

Наконец, я добралась туда: это бассейн с водой был не больше моей комнаты в Граните. Он был таким же теплым, как воздух, и позеленел от ветра. На его вершине плавала пленка мха.

Мои ноги вырвались из грязи у кромки воды, и пленка слизи проникла в ямы вокруг моих ног. Это хлынуло мне в ботинки, я ощущала, как мокрые нити свисали между пальцами ног, что не облегчало того, что я собиралась сделать. Но это было необходимо сделать. Если я этого не сделаю, я умру. Так что я присела и приблизила лицо к просвету во мху.

О Боже. Запах, исходящий от воды, был невероятен — и не в том плане, как прекрасен был закат. Я имела в виду определение этого слова: что-то настолько экстраординарное, что считалось невозможным.

Другими словами, если мне удастся выпить воду после того, как я ее унюхала, это будет невероятно.

Кто-то наблюдал за мной. Я замерла, мои губы были в нескольких дюймах от вонючей пены сверху, и я случайно поймала взгляд лягушки-быка. Его золотисто-черные глаза смотрели сквозь заросли мха в мои глаза. Его прозрачные веки отчасти опустились к зрачкам; линия его рта была гримасой.

— Замолчи, — слова вышли как шипение, шепот воздуха, пронесшийся над пустыней моего языка. Мне пришлось мгновение пососать зубы, чтобы сплюнуть достаточно, чтобы отчитать его. — Ты живешь здесь. Ты тут плаваешь! Я собираюсь только сделать глоток. Ты грубый, а не я. Не я.

Лягушка замерла при звуке моего голоса и исчезла, издав «плип».

Я гордилась собой полсекунды, прежде чем осознала, что только что накричала на лягушку-быка.

Проклятую лягушку-быка.

У меня мог быть солнечный удар.

Эта мысль напугала меня достаточно, чтобы я выпила. Я присела и набрала полный рот прудовой воды, не успев отговорить себя.

Все, что было отвратительно на моей коже, ощущалось во рту в тысячу раз хуже: тепло, слизь — ужасное серное масло. Куски грязи и мха скользили по моему языку. Желчь набухла в моем горле, мой желудок готовился ее отвергнуть. Но жажда была слишком велика.

Я должна была пить. Так что, какой бы отвратительной ни была вода на вкус, густой, как и лужи желчи, я пила ее. Мое горло открылось, пропуская ее; мой желудок удержал ее. Слизь и песок смылись, мой язык впитывал то, что осталось.

Это… было великолепно.