Анклавы в аду. Встречный прорыв

Эх, подстрелят меня, да потащат по снегу волоком,
Но до этого дня я побуду немного волком.

Волна бандитов выхлестнула из кустов, но серия из пяти осколочных гранат остановила их порыв.

Это вы научили меня выживать,
Гнать лося по лесам, голосить на луну,
И теперь, когда некуда дальше бежать,
Я вам объявляю войну.

За этот куплет я успел расстрелять весь магазин. Времени выбирать уже не было. И я просто стрелял по каждому, кто попадал в прицел.

Я когда-то был псом благородным, с гербом на флаге,
Но собачий закон охраняют всегда дворняги.
И теперь я в бегах, в пене, в мыле, в крови, в азарте,
Волчий бог в облаках намечает мой путь по карте.

Очередная очередь АГСа прижимает противника к земле, а я, меняя магазин, оборачиваюсь и понимаю, что с другой стороны тоже идет бой — то тут, то там в окнах и проломах стен строений мелькают вспышки выстрелов.

Ну, а мне бы волчат, да забиться в нору, где сухо,
Только от палача перегаром несло да луком.

Некоторые из нападавших уже прорвались вперед, и я меняю установку прицела на «двести».

Это вы научили меня выживать,
Гнать лося по лесам, голосить на луну.

Пятью выстрелами я кладу двоих молодцев в ярких мотокуртках, что почти отрезали нашим дозорным путь к отступлению. Тот, что был в желтой куртке, получил пулю между лопаток, а его напарнику выстрелом раскололо черно-красный шлем.

И теперь, когда некуда дальше бежать,
Я вам объявляю войну.

«Что-то давно АГС не стрелял!» — мелькает заполошная мысль, но оборачиваться времени нет — надо стрелять.

Эх, подстрелят меня, да потащат по снегу волоком,
Но до этого дня я побуду немного волком.

«Вроде меньше их стало? Ан нет! Вон, по канавке десяток пробирается…»

Выстрел! — шедший первым невысокий бредун в относительно новом и чистом армейском «комке» будто споткнулся, упав ничком в рыжую глину. На лице следующего — долговязого молодого парня с мосинским карабином в руках застыло удивленное выражение. Выстрел! — и прижав карабин к простреленной груди, долговязый исчезает из виду.

Меня не страшит, что однажды весной
Я услышу в степи вертолет надо мной,
Полыхнет из винта или из калаша,
И отправится в рай моя волчья душа.[72]

«Вот и второй магазин закончился, а они все лезут… — кто-то тянет меня за ногу. — Сейчас я тебе…»

Это один из южан, рот открывает, а из-за музыки ничего не слышно.

Это вы научили меня… —

песня оборвалась на полуслове.

— Второй велел передать, что они нашу местную сеть помехами задавили! — немолодой уже прапорщик надсадно кричит. — Связь с летунами есть! Подлетное время — две минуты! Второй просит вас укрыться за броней! — На соседнем «тигре» наконец ожил-затявкал гранатомет, останавливая очередную попытку бредунов прорваться к машинам. Воспользовавшись передышкой, я скатываюсь по крыше. Прапорщик же, широко размахнувшись, кидает уже начавшую истекать красным дымом шашку точно в центр группы наших машин и, пригнувшись, бросается к нашему «бронекатафалку».

— Гляди, Следопыт! Ваши! — все так же сипло орет мне прямо в ухо южанин и тычет рукой куда-то на юго-восток.

Над кромкой далекого леса, блестя в первых лучах еще скрытого от нас солнца лопастями, хищно наклонив лобастые морды к земле, высоко — метрах в пятистах от земли несется пара «двадцать четвертых».

С боковых пилонов срываются дымные стрелы НУРСов.[73]

— Внутрь! — не знаю, что у них там загружено, но под свои же осколки попадать очень не хочется.

* * *

Вертолетный аэродром Малино. 59 километров от Города. 7.19.

После триумфального выступления наших вертолетчиков надобность в поспешном оставлении здешних краев как бы и отпала, но приказ есть приказ, а потому все суетятся, как подорванные.