— А я знаю? — Эрос выбрал наименее грязный участок стенки, чтобы опереться о неё. Лифт тут же остерегающе завыл.— Малины и имена он меняет чаще, чем рубашки. То встречаешь его в Бруклине как господина Д. Й. Смита, а не прошло и несчастных десяти лет, как глядь — а он уже продает креветки где-нибудь в Южной Африке под фамилией, допустим, Мубуту. Только вот кличка «Сурок» приклеилась к нему попрочнее.
— Демон и креветки?
— Ой там! Он ведь даже не Падший, во всяком случае, не до конца. Всего только во время второго путча заявил о своей нейтральности, и его выгнали за отсутствие энтузиазма по поводу Единого Истинного Пути. Сам видишь: жена, ребёнок... скорее всего, не его, но всё-таки. Из него такой же демон, как из меня — самолёт.
Первый «объект неразрешённого вмешательства» они настигли на парковке, где он усаживался в канареечного цвета «Матисс», что-то напевая себе под нос. Таким радостным по дороге на работу мог быть только очарованный человек, смотревший на свет через розовые очки, то есть попросту влюблённый.
— Неужели так необходимо? — простонал Эрос.
Оба невезучих божка укрылись за серебристой «тойотой», точно парочка бездарных автомобильных воров.
— Посмотри, какой он счастливый!
Фанес только засопел в ответ. Совесть его восставала. В конце концов, оба они были спецами по приворотам, а не отворотам! А тут они должны были буквально предать своё призвание. Какой смысл быть Богом Любви, если ты эту самую любовь не творишь, не организовываешь, а даже на оборот, действуешь ей во вред? Занимайтесь любовью, а не политикой, или что-то вроде того.
— Твой счастливец втюрился в официанточку из ночного заведения. Посмотри-ка его досье: женат, двое сыновей, скоро родится дочь. Продлись это его счастье ещё пару дней, и супружница начнёт что-то подозревать. Хочешь, чтоб мужик поломал свою порядочную семейную жизнь ради романчика? Хочешь отобрать у двух мальчишек отца, а у достойной женщины — почтенного мужа? — Произнося эту тираду, Фанес повышал и повышал голос, так что под конец уже по-настоящему кричал, пробуя заглушить внутренний голос, который упрямо твердил, что всё обстоит не совсем так...
Владелец канареечного автомобиля помедлил перед тем, как сесть за руль. Он заметил у соседней машины какую-то явно ссорившуюся парочку. Помахал им рукой и добродушно сказал:
— Прошу вас, не стоит ссориться, день такой хороший! Жаль тратить жизнь на ссоры!
Прежде чем он успел захлопнуть дверцу, Фанес в приступе отчаяния направил на него свой телефон и нажал на кнопку с красной трубкой. Жёлтенькая машинка выехала с парковки как ни в чём не бывало, улыбающийся водитель по-прежнему кивал в такт доносившейся из радио популярной мелодии. И только где-то на полдороге в контору его великолепное настроение начало портиться. Остатки его сохранились даже до вечера. Только в душе мужчины нарастало неясное ощущение потери, как будто он что-то потерял или у него отобрали. И в конце концов, поцеловав на ночь детей, случайно влюбившийся бедолага стал над раковиной, чтобы почистить зубы, посмотрел в глаза своему отражению в зеркале и заплакал.
— Едва успели,— вздохнул Фанес, глядя вслед автомобилю.— Вот она, жизнь... что есть жизнь человеческая перед лицом вечности.
— А что есть вечность по отношению к солёному огурцу? — уныло бросил Эрос.
— И?..— заинтересовался его напарник.
— Понятия не имею. Не люблю огурцов. Кто следующий? Это была любовь с взаимностью?
— Да, к сожалению.
Анна Дубна, официантка из ночного заведения, как раз отсыпалась после работы, причём процесс этот происходил исключительно приятно. А именно: ей снился ОН. Великолепный, нежный, романтичный... Обсыпал её цветами и говорил именно то, что должен говорить женщине каждый мужчина: «Ты похудела», «Тебе просто необходимы эти туфли», «Ты посиди, а я помою посуду», «Пойдём по магазинам» или «Тебе удивительно к лицу этот фиолетовый цвет»... Боже, он отличал даже фиолетовый от серо-лилового — в общем, был ИДЕАЛОМ. Распахнул перед ней дверцу сумасшедшего (жёлтого, как канарейка) лимузина, но едва она села и пискнул центральный замок, как пронзительно завыла сирена охраны! Потрясённая Анна рванула ручку, пытаясь выскочить из машины, разрывавшейся от электронного воя, но дверцы заклинило. Прошло добрых полминуты, пока она сообразила, что невыносимый звон принадлежит миру яви, а она елозит рукой по краю матраса. В дверь снова позвонили.
Не вполне ещё очнувшись, одна рука в рукаве, пола халата волочится по полу, женщина потащилась к дверям. Сквозь глазок увидела смутное розовое пятно лица, увенчанное форменной фуражкой.
— Почта!
— Оставьте в ящике! — простонала Анна, стараясь пошире открыть глаза. Который час? Неужели эти люди даже представления не имеют, что такое милосердие?
— Но тут подписать нужно! Уж простите, но у меня есть свои обязанности, и я стараюсь их выполнять как следует, согласно регламенту и правилам.— Мелкий труженик почтового ведомства не сдавался.