И Аспид, имея обширное свободное время, много размышлял, ему четко виделись те подвешенные ниточки, держащие живых кукол, посему вскоре он избрал быть никем в этом мире, дабы индивидуалистично завладеть столь слабыми душами. Они будут считать его маловерным ничтожеством, пока он будет невидимым, незримым зрячим кукловодом. Вот, например, сейчас, стоит ему заплакать, как тут же сразу прибегает услужливая служанка, начинает ухаживать за ним, кормить, менять пеленки или убаюкивать его. Эту наивную девушку можно таким легким способом довести до изнеможения, призывая ее к службе каждые полчаса. Конечно, она вскоре привыкнет к такому распорядку, но стоит убыстрить тот временной цикл, как мгновенно произойдет сбой в ее нервной системе. Однако Аспиду не были интересны люди служивые, поверенные, владеть выгоднее зрелыми состоявшимися умами, заглохшими в скупости и глупости, но с обширными возможностями и привилегиями.
Он ощущал, как тело его растет ежедневно. Отныне он лежал открытым от плащаницы, и обуреваемый отчаянием спешил отыскать маму, но ее нигде не было, ее запах навсегда покинул его младенческие легкие.
Он воображал, будто это его навеянные чувства, однако читая душу Хлои, Аспид принимал ее чувствования в себя, так чужие воспоминания смешивались со своими собственными памятованиями. Он явственно помнил Небеса, зарождение его души. Но родители, были ли они на самом деле, чью мать он зовет, и был ли он рожден? Младенца мучили разрозненные думы. Его глаза начали наливаться светлой небесной лазурью, словно слезы смыли с радужек всю черноту и карие тусклые оттенки. Многие несообразные раздумья откладывал на потом, слишком мал он еще, слишком узок тот мирок, что окружает со всех сторон. Он слышал свое имя, оказывается, его называют – Аспидом. Жаль, со временем, его перестали так величать.
Однажды, месяцы спустя, сын барона Олаф забежал в комнату Риты, подошел к кроватке, заглянул внутрь и протянул руку, дабы прикоснуться к странному ребенку, оттого угодил пальцем прямо в рот Аспиду. И тот, проснувшись, сделал движение челюстью и захлопнул ловушку с редкими первыми молочными зубками, которые вот-вот начали прорезываться, отчего вся кроватка была изрядно искусана. Олаф от неожиданности закричал от боли, яростно вызволил палец, тем самым поцарапав нёбо малышу, и, безусловно, побежал жаловаться родителям. Аспид ощутил во рту незнакомый необычный вкус, несколько капель показались ему крайне невкусными. Вскоре явилось раздосадованное семейство во главе с бароном. Хозяин усадьбы долго ругался, со всей упорностью не различая вины сына в произошедшем, а Аспид, невиновный ребенок, всё понимал, но не мог ответить.
– Я уж было начал придумывать другое имя этому злодею, а он неблагодарное создание, подобно змее укусил моего Олафа, и тот лежит теперь в горячке. – не на шутку вскипел барон. – Василиск ядовитый, вот кто он, нет больше у меня сомнений. Аспид. И точка! – крича, ерепенился барон.
Как вам будет угодно – мысленно ответил ему обвиненный младенец.
Олаф, минуя недомогания и слезы, вскоре выздоровел, однако доктора сетовали о смертельном заражении крови, но яд благополучно растворился в теле мальчика и не изнурял более плоть повышенной температурой и головокружительной тошнотой. Больше наследник не посещал покои змея-отравителя. Как впрочем, и остальные отпрыски Дон-Эскью отказались от губительного общества Аспида.
Аспид не ведал, как он выглядит, должно быть он сильно отличается от остальных, раз к нему так пренебрежительно относятся. А может, он точная копия малышки Хлои, которую порою укладывают рядом с ним. Девочка часто спала и Аспидом, поворачиваясь на бок, отчего он долгое время смотрел на чудесное создание, как умиротворенно спокоен ее сон, как невинны ее помыслы. Вскоре повзрослев, она уже не вспомнит о Небесах, о Небесной кузнице душ, о рождении, о своем детстве, о той боли, чудовищной боли явления в сей мир, а он будет помнить всё, всю жизнь, все подробности тех немыслимых страданий. Испытав муки рождения ему уже нестрашны другие раны, потеря матери велика, поэтому иные лишения видятся ему несерьезными, и покуда другие суетятся, рисуют солнышки и радугу, он будет изучать человеческие души, подобно зрячему кроту будет рыть их глубины, подобно Ангелу будет возноситься ввысь, дабы покровительствовать над людьми. Может быть, только он из ныне живущих людей на земле воочию помнит Творца и Царство Его. Значит, он уникален, он послан править и властвовать над людьми – от этих мыслей Аспиду становилось действительно страшно, даже миленькое личико Хлои не успокаивало тот зной всепоглощающей гордыни. Все эти люди слепы – думал он – Так легко стать пастырем, как же легко вести их, по тому пути, который я укажу им.
С днем за днем в младенце созревают черные одурманивающие побуждения, но никто не смеет прервать его глубокомысленные суждения.