Падение Клейнмихеля во всех городах земли Русской <произвело> самое отрадное впечатление. Не многие заслужили такую огромную и печальную популярность. Низвержению Клейнмихеля радовались, словно неожиданному семейному празднику. Я узнал об этом вожделенном событии на Московской железной дороге, на станции, где сменяются поезда. Радости, шуткам, толкам не было конца, но пуше других честил его какой-то ражий и рыжий купец в лисьей шубе.
– Да за что вы его так ругаете? – слросил я. – Видно, он вам насолил.
– Никак нет! Мы с ним, благодарение Господу, никаких дел не имели. Мы его, Бог помиловал, никогда и в глаза не видали.
– Так как же вы его браните, а сами-то и не видали…
– Да и черта никто не видел, однако ж поделом ему достается. А тут-с разницы никакой.
В Петербурге, в Гостином дворе, купцы и сидельцы перебегали из лавки в лавку, поздравляли друг друга и толковали по-своему.
– Что это вздумалось Государю? – спросил кто-то из них.
– Простое дело, – отвечал другой. – Времена плохие. Военные дела наши дурно идут. Россия Матушка приуныла. Государь задумался: что тут делать? Чем мне ее, голубушку, развеселить и утешить? Дай, прогоню Клейнмихеля…
– В этом или том пункте парижских конференций, – сказал кто-то, – должно <быть> что-нибудь вредоносное для России.
– Само собою разумеется. Союзники в этом пункте требуют уничтожения в России тарифа и восстановления Клейнмихеля.
Надпись к портрету:
Он <столько> лет путями правил Без всякого пути, без всяких правил.
После Венгерского похода кому-то из участвовавших в этой кампании пожалован был орден Андрея Первозванного и в тот же день и тот же орден дан Клейнмихелю.
– Да за что же Клейнмихелю? – спросил кто-то.
– Очень просто: тому за кампанию, а Клейнмихелю для компании.
При построении постоянного через Неву моста несколько тысяч человек были заняты бойкою свай, что, не говоря уже о расходах, крайне замедляло ход работ. Искусный строитель, генерал Кербец поломал умную голову и выдумал машину, значительно облегчившую и ускорившую этот истинно египетский труд. Сделав опыты, описание машины он представил Главноуправляющему путей сообщения и ждал по крайней мере «спасибо». Граф Клейнмихель не замедлил утешить изобретателя и потомство. Кербец получил на бумаге официальный и строжайший выговор: зачем он этой машины прежде не изобрел и тем ввел казну в огромные и напрасные расходы.
Судьба наших комендантов замечательна. Как все острое приписывалось к<нязю> М<еншикову>, так все глупое относилось к комендантам, и все нелепости, как наследство, переходили от одного к другому, так что не разберешь, что принадлежит Башуцкому, а что Мартынову. К числу таких спорных анекдотов принадлежал и нижеследующий.
Приказано было солдатам развод назначать в шинелях, если мороз выше десяти градусов. К Мартынову является плац-майор.
– А сколько сегодня градусов?
– Пять.
– Развод без шинелей.
Но пока наступило время развода, погода подшутила. Мороз перешел роковую черту. Государь рассердился и намылил коменданту голову.
Возвратясь домой, взбешенный Мартынов зовет плац-майора:
– Что вы это, Милостивый Государь, шутить со мною вздумали? Я с вами знаете, что сделаю?! Я не позволю себя дурачить. Так пять градусов мороза было?! А?
– Когда я докладывал Вашему превосходительству, тогда термометр показывал…
– Термометр-то показывал, да вы-то соврали. Так чтоб больше этого не было, извольте, Милостивый Государь, вперед являться ко мне с термометром. Я сам смотреть буду у себя в кабинете, а не то опять выйдет катавасия.
Был какой-то высокоторжественный день. Весь двор только что сел за парадный стол, Башуцкий стоял у окна с платком в руках, чтобы подать сигнал, когда придется виват из крепости палить. Нарышкин, как гофмаршал, не сидел за столом, а распоряжался.
Заметив важную позу коменданта, Нарышкин подошел к нему и сказал:
– Я всегда удивляюсь точности крепостной пальбы и, как хотите, не понимаю, как это вы делаете, что пальба начинается всегда вовремя…
– О помилуйте!!! – отвечал Башуцкий. – Очень просто: я возьму да и махну платком вот так!
И махнул заправду, вследствие чего из крепости поднялась пальба, к общему удивлению, еще за супом. Всего смешнее было то, что Башуцкий не мог понять, как это могло случиться и собирался после стола сделать строгий розыск и взыскать с виновного.
Еше до Мартынова слава комендантская была упрочена.
На Эрмитажном театре затеяли играть известную пьесу Коцебу: «Рогус Пумперникаль».
– Все хорошо… – сказал кто-то, – да как же мы во дворец осла-то проведем…
– Э, пустое дело! – отвечал Нарышкин. – Самым натуральным путем – на комендантское крыльцо.
Мартынов, знаменитый комендант, будучи еше ротным командиром, отличался в полку глупостью. В том же полку служил А. Н. Семенов, давно умерший, весьма талантливый молодой человек. Мартынов составлял его забаву. Семенов переделал на него целую оду «Бог». Жалею, что у меня пропал экземпляр мастерской пародии.