Поменяв устный статус на письменный, басня многое приобрела, но при этом понесла тяжелейшие потери. Кроме того, став письменной, басня прежде всего стала школьной, что привело к ее неизбежному опрощению. Так что движение вперед было весьма относительным. И еще одно немаловажное обстоятельство отметить.
С потерей контекста басня стало открыто дидактичной, но обобщение она несла и на устном этапе, только оно тогда так грубо не выпирало, будучи отнесено от заведомо вымышленного случая к действительному происшествию, т. е. обобщение достигалось ненавязчиво и предельно органично. И Крылов, видимо, потому и ориентировал свои басни на реальные исторические ситуации, чтобы компенсировать те эстетические потери, которые неизбежны при чисто литературной басне, разорвавшей все отношения с контекстом.
Анекдот, также как и устная басня, несет обобщение. Более того, без этого обобщения он обессмысливается, теряет свою главную художественную функцию. Соединение анекдота с неким событием и образует общий контекст, в котором явственно высвечивается определенная тенденция или даже закономерность. Таким образом анекдот вполне самостоятельный текст и одновременно структурно значимый элемент другого, более обширного текста. Однако характер обобщения, заключенного в анекдоте, в полной мере может быть выявлен только в ходе сопряжения анекдота с неким жизненным случаем. Тогда и возникает рамка, вычерчивающая общие границы произведения.
Очевидно, что если, рассматривать анекдот изолированно, замкнуто, что препятствует его полноценному постижению, ибо тогда в поле зрения оказывается фактически осколок, обрывок текста, и смысл его в результате если и не утрачивается, то становится во многом малодоступен. И вот что интересно: анекдот помогает по-новому увидеть некий жизненный случай, а случай помогает понять «соль» анекдота. Ниточка, неожиданно протянувшаяся от анекдота к реальному событию, организует, выстраивает целое повествование, острое и эстетически яркое. Моделью его можно считать умозаключение от частного к частному. Оно отнюдь не предполагает примитвно-упрощенного построения, как это показалось М. Л. Гаспарову. Скорее наоборот: модель эта, давая возможность избежатьь плоского дидактизма, таит в себе богатейшие художественные возможности, которые еще далеко не исчерпаны.
XXIV. Анекдот как риторический жанр
Риторичность анекдота не только в том, что он активно используется через прием наведения на некое реальное событие (реальность самого анекдота психологически возможна, но гипотетична). Тут связь и более общая, более глубинная.
Подключаясь к определенному факту действительности, анекдот обязательно должен в чем-то убедить, на что-то раскрыть глаза, т. е. он полностью выполняет те задачи, которые стояли некогда перед античной риторикой.
Аристотель, уясняя место последней среди других наук, писал:
В семиотическом словаре Греймаса и Куртаса дана следующая формула классической риторики:
Под жанровой крышей анекдота собирается особая группа текстов, с помощью которых они оказывают воздействие на аудиторию. Факт действительный сцепляется с фактом как будто бы действительным – странным, нелепым, но претендующим на реальность, т. е. с анекдотом.
Образовавшаяся цепочка есть эстетически организованное повествование, дающее объяснение событию, или конкретной личности, или определенному психологическому типу, но объяснение образное, объяснение в действии. Это и определяет место анекдота в разговоре или в письменном литературном тексте (например, в письмах, дневниках, мемуарах).
И в античном мире, и в наши дни анекдот остается одним из способов убеждения, своеобразным и неповторимым. Механизм поведения жанра, заложенный в глубокой древности, продолжает работать.
ПРИЛОЖЕНИЯ.
Тексты.
Старинные сборники анекдотов
(Вторая половина XIX столетия)
ПРИЛОЖЕНИЕ ПЕРВОЕ
Историческое известие о Яне д’Акосте