Андрей Столяров

В том-то и дело, что мы уже давно зна­ем, как надо жить: до­говариваться, а не конфликтовать, уважать дру­гих, а не демон­стриро­вать свое техническое превосходство, не навязывать си­лой ни свою веру, ни идео­логию, ни культуру, не убивать, не гра­бить, не красть, не лицемерить, не лгать, не стремиться к пре­облада­нию и господству… Мы давно сфор­мулировали зо­лотое правило этики, являющееся серд­цеви­ной почти всех ми­ро­вых религий: относись к другим так, как хо­чешь, что­бы отно­сились к тебе. Это еще Кон­фуций ска­зал. Повторяют и проповедуют уже более двух тысяч лет. И все равно — убивают, наси­луют, крадут, грабят, обманывают. Почему? Ответ тоже дав­но известен: таков человек. Вот он таков, и ничего с ним не сде­лаешь. Мож­но, конечно, этим оправдываться, можно лицемерно скорбеть о жертвах, которых требует наша природ­ная суть, мож­но стремиться к минимизации этих жертв, но ведь никуда не деться от того безусловного факта, что страдания че­ловечеству приносит сам человек… Нет, мы, ко­неч­но, понемногу меняемся. Еще недавно убийство считалось неос­по­римой добле­стью: кто боль­ше убил людей, тот и герой. Теперь убийство без­оговорочно осуждается: допустимо лишь на войне, при самоза­щи­те, по приговору суда (если в стране су­ществует смертная казнь). Так же еще недавно добле­стью счи­талась война. Вот Гоголь пишет о казаках Запорожской Се­чи, «которые имели благородное убеж­дение мыслить, что все равно, где бы ни воевать, только бы воевать, потому что непри­лично благородному человеку быть без битвы». А теперь любая война так же безоговорочно осуж­дается — это социальная патология, которой следует избегать. Ко­нечно, все равно половина мира во­юет, все равно обстреливают, сжи­гают, уничтожают, бом­бят, но ведь это уже не доблесть, а, судя даже по высказываниям политиков, тяжелая, запущенная бо­лезнь, которую надо лечить. Нет, все-таки меня­ется, ме­няется мир, меняется к лучшему, меняется сам человек, но, бо­же мой, как медленно происходит эта гуманитарная трансформа­ция! И тут я опять-таки полностью согласен с арконцами: не техноло­гии нам нужны, технологий у нас у самих более чем хватает, нам нужен другой хомо сапиенс, другой че­ловек, и если он не по­явится, если мы в ближай­шее время не сумеем его вырастить, воспитать, то у нас, скорее всего, не будет никакой перспек­тивы, а это, в свою очередь, означает, что нас, человечества, не будет вообще.

И вот только я собираюсь высказать все это Виллему, только-только мои смутные соображения начинают облекаться в слова, как раздается прерывистый зуммер вызова, и полковник Круглов, голосом, от которого на лице стягивается вся кожа, извещает меня, что прибыл конвой.

Ничего не поделаешь.

Я встаю.

— Заходите после отправки, — говорит Виллем. — Я буду вас ждать. Немного времени у нас еще есть, мы успеем поговорить.

Я киваю ему:

— Конечно, приду, — торопясь к выходу, не прощаюсь, не оборачиваюсь.

И точно так же, как с Дафной, примерно месяц назад, даже не догадываюсь о том, что мы с Виллемом более не увидимся никогда…

Все происходит в последний раз.

Только я еще не знаю об этом.

Сара встречает меня, как обычно, у выхода. Она в униформе, которая, на мой взгляд, ей очень идет. Через плечо деловито перекинут ремень автомата.

— Давай-давай! Ждем только тебя.

И тут же с другой стороны присоединяется к ней лейтенант Ходаков:

— Автобусы — у ворот.

Уже светает. Зона ожидания перед Порталом хорошо просмат­ривается. Она представляет собой утрамбованную земляную площадку диа­метром примерно метров в сто пятьдесят. В центре ее, будто храм, возвышается Купол, очерченный яркой оранжевой полосой, а с трех сторон, прикрывая его, располагаются казармы подразделений охраны. Три усиленных взвода, около ста человек. По периметру площадки — бетонное ограждение: пли­ты метра два в высоту, стянутые между собою толстыми стальными скобами. Поверх них — спирали колючей проволоки, и такая же вздутая никелированными шипами спираль уложена с внешней стороны ограждения. На первый взгляд, защита надеж­ная, но тот же пол­ковник Круглов, комендант нашего ла­геря, обмолвился как-то, что все это чушь.

— По-хорошему было бы надо соорудить двойную заградительную полосу. Выкопать ров, поставить еще один проволочный ряд… А тут — что… детский сад в расчете на слабоумных… На­бросать сверху лапника, веток, придавить камнями, проволоку наверху просто перекусить, пассатижи или кусачки най­ти

нетрудно, сдвинуть ее к черту палками, сучьями и — перелезай. Мы же не будем по ним стрелять... Если весь Ад хлынет сюда, нас сомнут…