Андрей Смирнов

бродили   внизу.   Когда   отдельные   гуси-альпинисты   пытались   взобраться   на   насыпь,   девчушка

хворостиной сгоняла их обратно.

Когда мы подъехали к воротам, те приоткрылись и выпустили нам навстречу мужика в темной

длиннополой рясе и с бритой макушкой. Монаха.

— К епископу? — поинтересовался он. — Марк, не закрывай ворота!

В створе показалась толстая морда в рытвинах от оспы.

— Откуда едете?

— Из Арля.

— В Ним не заезжали?

Тибо покачал головой:

— Закрыт сейчас город. Болезнь там вроде какая-то.

Монах кивнул:

— Закрыт, значит... Додумались наконец... Ну, с Богом.

— Епископ-то где? — спросил Тибо.

— Монсеньор Готфрид сейчас в трапезной, — важно изрек монах. И пошел по своим делам.

Хорошо смазанные петли не заскрипели, когда привратник Марк открывал ворота.

«Бумм!» — сказала левая створка, глухо ударяясь о стену.

«Бумм!» — сказала правая створка несколькими секундами позже.

Мы въехали в монастырский двор.

По двору бродили свиньи и куры. Еще один монах, с макушкой, обросшей недельной щетиной,

возился у колодца. Мы его не заинтересовали.

Во   дворе   имелись   две   каменные   постройки:   церковь   и   большой   дом   посередине   двора;   и

множество деревянных: амбаров, сарайчиков и прочих хозяйственных построек.

Мы остановились неподалеку от большого  каменного дома. Я  спрыгнул с коня и уж  было

направился к крыльцу, когда меня остановил окрик Тибо:

— Ваша милость!

— Что?

—   Деньги-то   забыли   взять,   —   укоризненно   напомнил   Тибо   и   принялся   рыться   в   моей

седельной сумке.

— А они нам здесь понадобятся?

—   Ну   вы,   господин   Андрэ,   совсем   как   дите   малое...   —   пробормотал   Тибо,   не   переставая

обшаривать сумку в поисках кошелька. — Епископ Готфрид — сеньор этих земель. Значит, он и

судья тутошний, и правитель... Смекаете, к чему я?.. К тому ж он еще и священник, слуга Господа

Бога нашего, лицо, так сказать, духовное...

— Ладно, я понял. Сколько ему нужно дать?

— По повелению нашего августейшего короля штраф за убитого на поединке — три марки.

Это, значит, Готфриду причитается как лицу светскому...

Я не смог удержаться от улыбки: очень уж забавными выглядели эти подсчеты.

— А как лицу духовному?

—   Тут   сложнее,   господин   Андрэ.   Чем   больше   вы   пожертвуете   на   благо   Святой   Римской

Католической Церкви — тем меньше епитимья будет.

— У нас есть второй кошелек?

— Есть... — Тибо слегка растерялся. — В моей сумке...

— Ссыпь пока деньги в одну кучу. А в кошелек положи монет шесть-семь и дай его мне.

Тибо   несколько   секунд   задумчиво   жевал   губами,   потом   сообразил,   что   к   чему,   и,   криво

ухмыльнувшись, принялся исполнять приказание.

— Господину епископу, — отчеканил я, принимая из рук Тибо изрядно похудевший кошель,

— совершенно не обязательно знать, какими именно финансами мы располагаем.

Монсеньор Готфрид, епископ Эжльский и Каронский, любезно изволил принять меня в своих

личных апартаментах. Монсеньор Готфрид был пьян.

В его апартаменты меня проводил какой-то монашек.

Видимо,   монсеньор   только   что   закончил   трапезу   и   собирался   отдохнуть   часок-другой   от

трудов   праведных.   В   правой   руке   монсеньор   сжимал   кубок,   в   левой   —   пыльную   бутыль   в

берестяной оплетке. Епископ был крупный мужчина. Весьма. Радостное удивление отразилось на

лице монсеньора при виде незнакомца. То бишь при виде меня.

— Добрый день.

— Ссс.. с кем имею честь?..

— Андрэ де Монгель, — представился я.

— Оч-приятно!..

— Будучи в ваших землях, — решил я сразу приступить к делу, — я поссорился с одним

человеком...

— Рыцарем?

— Да. Гийомом де...

—   Держу   пари:   вы   пустили   ему   кровь!!!   —   не   слушая   меня,   проревел   епископ.   —   Вы

проткнули его насквозь и разрубили на части! — Шатаясь, епископ Готфрид добрел до стола и с

грохотом водрузил посередь оного свою бутыль. — Вы выпустили ему кишки! Я прав?

— Да, но...

— Выпьем же за это! — провозгласил епископ, откупоривая бутылку.

Я удивился, но промолчал. Подошел поближе к столу.

Епископ меж тем наполнил два кубка. Кроме кубков на столе имелись две пустые бутыли,

кувшин, серебряное блюдо, большие каминные щипцы. Но когда я протянул руку к ближайшему

кубку, епископ меня удержал.

— Погодите, — сказал он. — Вам еще нельзя. Кто, говорите, был ваш противник?

— Гийом де Бош.

— Не помню такого, — промолвил епископ Готфрид и осушил свой кубок. — Еретик?

Я пожал плечами:

— Не знаю.

— Но ты-то сам добрый католик?

— Конечно, — согласился я на всякий случай.

— Выпьем же за это.

Воспользовавшись тем, что  монсеньор  епископ убрал руку  от моего кубка для  того,  чтобы

снова налить себе красного, я пригубил вино. Ничего вино оказалось. Только, на мой вкус, слишком

терпкое.

—   Полно   тут   еретиков,   —   доверительно   сообщил   мне   епископ.   —   В   кого   ни   плюнь   —

обязательно   попадешь   в   еретика.   Даже   в   моих   собственных   землях   сколько   их   развелось,

проклятущих, — ужас... рассказать кому-нибудь — не поверят...

Я сочувственно покивал.