Андрей Смирнов

— Вы — мой господин, сьер Андрэ де Монгель.

Толстяк снова замолчал, решив, видимо, что выдал мне более чем исчерпывающие сведения.

Но я так ничего и не вспомнил. Андрэ де Монгель... Это имя не вызвало никаких эмоций, ни шквала

воспоминаний — как я втайне надеялся. Просто набор звуков, не более.

Поэтому я продолжил давить на толстяка:

— Это всего лишь имя. А  кто я такой? Чем я занимаюсь, что делаю, где живу?

— Вообще-то, — сказал толстяк, — вы живете в Монгеле, в имении вашего батюшки. Но с

другой стороны, вы там не живете вот уже почти восемь лет. А занимаетесь вы... Ну и не знаю, как

сказать, ваша милость. Вы же рыцарь. Вот странствуем, сталбыть. Восьмой уж год пошел...

— Ах вот как... — задумчиво произнес я. — Значит, рыцарь... Странствующий рыцарь...

Было   в   этих   словах   что-то...   что-то   знакомое   до   боли...   и   вместе   с   тем   —   совершенно

неуместное. Мне почему-то вдруг захотелось громко расхохотаться.

Но   смеяться   я   не   стал.   Слишком   уж   серьезно,   со  странной   смесью  материнской   заботы   и

дружеского сочувствия смотрел на меня взволнованный толстяк.

— И давно мы с тобой странствуем?

— Да вот... Как вернулись из Палестины, так и странствуем.

— Из Палестины?

— Из Палестины, — значительно подтвердил толстяк.

— И давно мы оттуда?

— Четвертый год тому уж.

— А что мы там делали?

И почти не удивился, когда услышал:

— Сражались с нечестивцами за Гроб Господень.

Я вздохнул:

— Оставим пока Палестину в покое. Расскажи мне о моих родителях.

Толстяк снова ахнул:

— Что, даже батюшку вашего не помните? Вот грех-то какой, прости Господи...

— Короче.

— Граф де Монгель, значит, отец ваш... Матерью вашей с Жераром была Бланка из Тюи...

Только померла она после родов-то... Вы и не знали ее совсем... Красавица была и хозяйка добрая...

— Жерар — мой единственный брат?

— Да. То есть нет...  То есть брат у вас один, но есть еще и сестра. Младшая. Когда ваша

матушка померла, господин граф снова женился. На дочери барона фон Штрауфзена. От того брака и

сестра ваша, Луиза.

— Понятно. А чего мне дома-то не сиделось?

— А вот этого уж, — сказал толстяк, — уж вот этого я не знаю.

И недоумевающе развел руками в стороны. Подумал немного и добавил:

— А коня вашего Принцем зовут.

— Ну хорошо, — сказал я. — А куда мы ехали, когда нас нагнал этот... де Бош? Или тоже не

знаешь?

— Почему же, — обиделся толстяк, — знаю.

— И куда?

— На запад.

Ненадолго в воздухе повисло молчание.

— И это все? Просто на запад?

— Ну, вообще-то вы собирались в Тулузу, но до нее ж еще переть и переть... И к тому ж, кто

вас знает, куда вам посередь дороги повернуть вздумается? Вот так восемь годков назад поехали мы

с вами раз в один городок, где, как говорили, церковь построили новую... а вернулись только через

четыре года, из Палестины из самой.

Я хмыкнул:

— И часто мы с тобой так ездили?

— Господин мой, — проникновенно сказал толстяк, — все те восемь лет, что я с вами, мы

только так и ездили.

Дела.

— Давай-ка теперь вернемся к тому, с чего начали. Как тебя зовут?

— Тибо.  Слуга я ваш. Неужели не помните?..  Мы ж с вами всю Палестину...  От Акры до

Аскелона... Вот напасть-то ведь какая, прости Господи...

— Хватит ныть. Подумал бы лучше, что теперь делать.

Тибо почесал затылок:

— А что делать? В Эжль ехать надо. К епископу.

— Зачем нам епископ?

Тибо удивился:

— Да как же? Чтоб рассказать о поединке. А то ведь еще наплетут всякого...

— Самому епископу и рассказать?

— Ну да. Это ж его земля. И отпущение он же даст. Индульгенцию.

Что такое индульгенция, я у Тибо спрашивать не стал.

Пока мы собирали шмотки, у меня крепло мрачное предчувствие насчет предстоящей верховой

езды. Вдруг я и на лошадь залезть не сумею. Буду ходить вокруг да около и размышлять, как бы

половчее вдеть ногу в стремя. Или свалюсь, едва Принц двинется с места.

Предчувствия не оправдались. Мое тело отлично помнило, что ему следует делать, а Принц

помнил, что следует делать ему. Мне оставалось только любоваться окрестностями.

День выдался прекрасный. Лето, птички поют... лес вокруг...

—   Скажи,   Тибо,   —   обратился   я   к  своему  спутнику,   —   а  когда   станет   известно   о   смерти

Гийома, у нас не будет неприятностей?

Тибо пожал плечами:

—   Может,   и   будут.   Если   родственники   у   него   найдутся.   Но   он   же   северянин.   Пока   еще

доберутся до нас эти родственники...

— Только родственников нам и надо опасаться?

— А кого ж еще? Вы ведь честно его убили.

Эжль оказался небольшим городком, окруженным садами и огородами. Ни городской стены,

ни   частокола   вокруг   Эжля   не   было,   зато   в   самом   центре   громоздилась   здоровенная   постройка,

поначалу принятая мною за крепость. Но это была не крепость. Это был монастырь.

Вообще-то сей монастырь мало отличался от укрепленного замка. Толстые стены с бойницами,

мощные   дубовые   ворота,   затянутый   ряской   ров   и   невысокая   насыпь,   густо   заросшая   сорными

травами. Западную стену оберегала круглая низенькая башня.

На насыпи со скучающим  видом сидела босоногая девчушка и следила за гусями,   которые