Андрей Смирнов

— Да, я заметил, что многие люди, которые у нас только сеют и пашут, здесь, в Испании,

могут,   кроме   того,   еще   и   вполне   сносно   обращаться   с   оружием.   И   что   этот   Хайме   из   себя

представляет? Ты говорил с ним?

— Говорил. Но настоящего разговора еще не было. — Ги ухмыльнулся. — Да и не могло быть

— без человека, который все это затеял и который возглавит нас в этой кампании. То есть без тебя.

— Вот он я. Где твой Хайме?

— Пьет пиво в Тортосе. А с ним еще двое предводителей меньших отрядов, которых я также

пригласил. Отряда Хайме все равно маловато. Когда отправляемся?

— Да хоть сейчас. Поем чего-нибудь горячего — и вперед.

— Еще не отбил в седле задницу?

— А ты? — ответил я подначкой на подначку.

—   Я-то   привычен.   Я   после   Палестины   четыре   года   в   Лангедоке   не   сидел,   в   куртуазном

общении не упражнялся и стихи марсельским баронессам не писал. Я, после того как твой Филипп

обратно во Францию отчалил, в Палестине еще две зимы провел.

— Ну, знаешь, я в Лангедоке тоже  не сидел. Я по нему  ездил.

— От одного замка, где вкусно кормят, к другому.

— Точно. Счастливые были деньки.

Сказав это, я неожиданно понял: а ведь так оно и было.

Настоящий Андрэ де Монгель, таившийся где-то на дне моего собственного разума, молчаливо

согласился со мной: да, деньки действительно были счастливыми.

Тортоса расположена на берегу реки Эрбо, километрах в двадцати от места, где Эрбо впадает в

Средиземное море. Нечего и говорить, что этот город является значительным торговым центром. А

это значит, что воняет он вдвое больше, чем обычный город этого времени.

Перед  трактиром,   где должна  была  состояться  встреча  с  Толстяком,   мы  поручили  лошадей

подбежавшим конюхам, после чего степенно вошли в общий зал. На Ги был его обычный прикид:

белая туника и белый плащ с красным крестом. Под туникой — кираса толедской работы. На мне

были доспехи Бенедикта де Бале. Из оруженосцев тамплиера нас сопровождал только Анри. Рено

остался в замке — по моей просьбе. Мне хотелось, чтобы кто-нибудь занялся сбором последних

слухов о том, чем сейчас заняты Альфаро, король Педро и мавры, с землями которых граничило

графство  Кориньи.   А  также  чтобы  кто-нибудь  присмотрел  за  Алонсо.   В   мое  отсутствие   тот  мог

выкинуть какую-нибудь глупость. Например, отправиться в свое комендантство.

За   широким   столом   сидело   несколько   человек.   Один   из   них,   лысеющий   увалень   лет

пятидесяти, неторопливо поднялся. Остальные последовали его примеру.

Я протянул руку увальню. И не ошибся.

— Хайме из Кольменара, — представился он, с некоторой осторожностью пожимая мне руку.

Возможно, боялся раздавить. Моя отнюдь не девичья ладонь просто утонула в его грабле.

— Я — сьер Андрэ де Монгель.

— С прибытием. Яго, освободи господам место.

Названный  человек  забрал свое оружие со скамьи на  которой сидел, и молча встал  позади

Хайме.   Судя   по   цвету   его   кожи   и   волос,   в   его   жилах   сарацинской   крови   было   больше,   чем

европейской.

Мы уселись на освободившуюся скамью. Анри безмолвно маячил за нашими спинами.

Двое людей, сидевших слева и справа от Хайме и, соответственно, справа и слева от нас с Ги,

оказались  командирами  тех  самых  двух  банд,   которые  были  необходимы  нам,   чтобы  добрать  до

минимума, требуемого для начала военных действий против Альфаро.

Некоторое время мы торговались. Говорили мы в основном с Хайме — два второстепенных

командира помалкивали, признавая первенство Толстяка, и всего лишь бдительно следили за тем,

чтобы их отряды были приняты на условиях не худших, чем отряд Хайме. С Хайме вел свою речь

уверенно   и   неторопливо.   Я   изучал   предводителя   наемников,   а  он   изучал   меня.   Не   могу   сказать

точно, в чью пользу вышел общий счет. Наверное, в его. Простецкое выражение его лица оказалось

превосходнейшей   маской,   ничего   не   говорящей   о   его   собственном   отношении   к   тем   или   иным

вопросам.

Хайме на пальцах объяснил, сколько они хотят, почему и за что. Это было больше того, что мы

намеревались им дать.

Я не умел вести дела подобного рода. В том, что касалось расценок,  я не мог сказать, где

Хайме   говорит   правду,   а   где   он   сознательно   слегка   задирает   планку.   Спорить   с   ним   было

бесполезно:   он   разбирался   в   подобных   вопросах   куда   лучше   меня.   При   таком   раскладе   мне

оставалось   только   упереться   рогом   в   землю   и   твердо   стоять   на   месте.   Благородные   люди   не

торгуются...   Значит,   вас   не   устраивают   мои   условия?   Очень   жаль.   Кое   в   чем   могу   уступить   —

например, в том, что касается доли от предполагаемой добычи, но не в основных условиях договора.

Хайме снова выдвинул свои доводы. Я повторил свои. Так продолжалось до тех пор, пока мы

друг друга не утомили и не сошлись на некой приемлемой середине. Среднее жалование солдату

выходило чуть меньше того, о котором мы говорили в самом начале, но зато в случае успешного