Андрей Смирнов

хеллаэнское солнце появлялось над горизонтом либо с южной, либо с юго-западной стороны,

проходило короткий путь и снова скрывалось от глаз на западе или на северо-западе. На востоке

— тьма, призрачные огни и миражи… Рамольда томило неясное предчувствие. Что-то было не

так. Он испытывал что-то, похожее на духовное похмелье — все в монастыре казалось чужим. Его

вера не пропала совершенно, но сегодня она была слабее, чем всегда — а она, как сказано выше, никогда не отличалась особой силой. Он уединился для того, чтобы разобраться в себе.

Он смотрел на восток и думал о мире, в котором вырос. Чудеса и опасности Темных

Земель, проклятья и чары, очарование зла и утонченной жестокости… был ли он прав, оставив все

это? Он выбрал лучший мир, свободный от зла, но что, если выбранный им прекрасный мир —

лишь иллюзия?.. Рамольду делалось неуютно от этих мыслей, но они приходили вновь и вновь.

Потом он понял, что их источник лежит во вне, точнее, во внешнем мире находилась причина, в

силу которой эти мысли не посещали его прежде, но теперь что-то произошло, и в духовной

защите Небесной Обители образовалась брешь. Лекемплет влиял на своих адептов, делал их

существование намного проще, избавлял от ненужных сомнений и колебаний, но сейчас что-то

нарушило его работу. Пока вмешательство еще не было очевидным — кто-то аккуратно «подрезал

корни» священного духовного древа, взращенного в горах Селкетехтар — и воздействие это

ощутили лишь самые слабые из учеников. А что переживали совсем юные — те, кто был принят

год или полгода назад? Рамольд содрогнулся, подумав об этом. Нужно было что-то делать. Он

пытался связаться с мастерами — они не ответили. Значит, мастера уже знают. Рамольд ощущал

какие-то подвижки на глубинных пластах лекемплета. Потом…

Он пришел из ниоткуда — просто возник из воздуха перед воротами, проломил их и

вошел, вернее, вплыл, во внутрь. Сгусток пустоты, некая отрицательная величина, провал в

реальности. Во дворе сгусток черноты вытянулся, его контуры стали почти человеческими — но

внутри этих контуров по-прежнему было ничто, и даже менее, чем ничто — затягивающий ход в

бездну, жадно раскрытая пасть Царства Пределов.

К нему бросились незримые стражи — пришелец мимоходом уничтожил их всех. Из

здания высыпали младшие ученики. Остановились, ошеломленно разглядывая вторгшееся в

монастырь чудовище. Происходило что-то немыслимое: место, которое казалось оплотом порядка

и света, вдруг перестало быть таковым. Пришелец на мгновение задержался. Кажется,

пораженные взгляды учеников забавляли его. Потом он сделал движение… странный и страшный

импульс его неестественной Силы исказил воздух и все пространство вокруг. Души учеников

превратились в звуки — кричащие и поющие на разный лад голоса — в таком качестве вознеслись

над телами и оставили их. Рамольд упал на колени, зажимая уши руками. Он не мог это слышать.

Беспрестанно звучавшие голоса вошли в тот провал, которым было «тело» пришельца, и, затихая, еще некоторое время кричали и плакали там… Тогда, по действию его Силы, Рамольд понял кто

сегодня решил навестить монастырь. Как урожденный хеллаэнец, он, конечно же, слышал об этом

Владыке Пределов. Кто-то дал ему право появиться здесь и действовать без каких-либо

ограничений, и тварь, рожденная небытием за пределами Сущего, собиралась использовать

открывшуюся перед ней возможность полностью и целиком.

Потом в воздухе появились ангелы, и начался бой. Их было слишком много, чтобы

Антинаар мог отмахнуться от них так же легко, как и от первых стражей, пытавшихся преградить

ему путь. Ему требовалось некоторое время, чтобы перебить их. Контуры его фигуры текли и

менялись, сгусток пустоты выбрасывал из себя отростки, принимавшие форму то ли гибких

клинков, то ли кнутов с лезвиями. Эти отростки он вонзал в своих противников и вырывал из них

отчаянно вопящие души. Вбирал душу в себя и выбрасывал отросток снова. Атрибутивные

заклинания ангелов, даже самые опасные и разрушительные, никакого видимого вреда ему не

причиняли. Рамольд усомнился, можно ли вообще разрушить чистую эссенцию разрушения,

явившуюся в монастырь? Ведь все, имеющее бытие, она обращала во прах, а все разрушительное

было ей сродни и лишь усиливало ее. С равной легкостью Антинаар поглощал и энергию и тела —

вообще все, что соприкасалось с ним, переставало быть. Изувеченные тела ангелов и людей

усеяли двор, все было залито жемчужно-алой кровью. Пространство кипело от избытка

вырвавшихся на волю стихий. И среди этого хаос двигался Антинаар, поглощая все, что его

окружало.

Рамольд бросился в Храм. Он испытывал ужас. Что можно противопоставить

олицетворенной смерти? Он не хотел безрассудно нападать на пришельца — видел уже, что толку

от этого не будет. Но, может быть, тот, у кого на все всегда были готовы ответы, тот, кто казался

ученикам живым воплощением мудрости и силы, кто вел их по пути, поддерживал и укреплял —

может быть, он знает, как им быть и что делать теперь?..

Храм был пуст, даже стражи покинули его, чтобы принять участие в безнадежной битве с

пришельцем, и только Рийок, преклонив колени, молча молился у алтаря.