Андрей Сахаров

Автор введения в «Нью-Йорк таймс» проницательно заметил: «Д-р Сахаров и другие, кто разделяет его взгляды, возможно, убедили советских руководителей включиться в обсуждение с США наступательных и оборонительных ракетных систем. Соглашение о таких переговорах было объявлено 1 июля президентом Джонсоном»⁵. Но вряд ли он подозревал, что в достижении этого только что объявленного соглашения роль могла сыграть сама комментируемая статья. Реальные личные причины Сахарова остались невидимы, и мягкий — «конвергентный» — тон его статьи помешал Западу увидеть радикальное отличие его идей от советского марксизма-ленинизма.

В популярном американском энциклопедическом ежегоднике за 1969 год «Размышления…» — без имени их автора — упомянуты в статье «Communism» как признак того, что «многие идеи ленинизма-сталинизма, кажется, меняются. И Ленин, и Сталин доказывали, что война между капитализмом и коммунизмом неизбежна. <…> В 1969 году, однако, в кругах советских интеллектуалов ходила брошюра, озаглавленная «Размышления о прогрессе, мирном сосуществовании и интеллектуальной свободе». В ней утверждалось, что две социальные системы могли бы сосуществовать, что война между капитализмом и коммунизмом не является неизбежной и что две системы постепенно начинают сближаться одна с другой»⁶.

Имя Сахарова опущено — оно пока ничего не говорило среднему американцу. А главная мысль Сахарова — две социальные системы ДОЛЖНЫ СБЛИЖАТЬСЯ, ЧТОБЫ ПРЕДОТВРАТИТЬ МИРОВОЕ САМОУБИЙСТВО, — превращена в многократно слышанную от советских руководителей и потому голословную формулу о мирном сосуществовании.

В том же энциклопедическом ежегоднике в статье «Physics» среди важнейших событий года отмечено: «В начале 1969 года советским ученым Курчатовского института в Москве удалось осуществить контролируемую термоядерную реакцию в течение 50 миллисекунд в гигантском плазменном генераторе, называемом Токамак-3. Их успех, подтвержденный позже группой английских ученых, обещает человечеству невероятно мощный источник энергии. <…> Советские ученые работали над еще большим плазменным генератором — Токамак-10. Комиссия по атомной энергии США объявила о планах создания в конце 1969 года сходного плазменного генератора под названием Ормак»⁷.

Русская аббревиатура «Tokamak» вошла в английский язык в 1960-е годы, американская аббревиатура «Оппак» такой чести не удостоилась. И средний американец понятия не имел, что путь к этому успеху советской физики проложил тот самый человек, кто выступил с «Размышлениями о прогрессе, мирном сосуществовании и интеллектуальной свободе».

Гораздо лучше на Западе знали имя другого защитника интеллектуальной свободы в СССР. Событием 1969 года в русской литературе американский ежегодник назвал «исключение из Союза писателей СССР величайшего из ныне живущих русских писателей — Александра Солженицына» и объяснил, что исключили его «за критику сталинизма и его прозападные симпатии»⁸. Голос Солженицына впервые прозвучал громко в 1962 году, когда журнал «Новый мир» опубликовал «Один день Ивана Денисовича». С Запада в этом голосе проще всего было услышать гневное бичевание преступлений сталинизма против народа. А для россиян этим голосом заговорили те, кто, казалось, бесследно исчез в лагерной бездне.

Жизненный опыт Солженицына, прошедшего ГУЛАГ, соединился с художественным даром, чудом уцелевшим или даже созревшим на сталинской каторге. И Сахаров был вовсе не оригинален, когда в «Размышлениях…» позором назвал цензуру, не пускающую к читателю книги Солженицына, «исполненные очень большой художественной и нравственной силы».

Главный предмет сахаровских «Размышлений…» — настоящее и будущее. А Солженицын тогда о будущем говорил лишь то, что туда нельзя идти, не сказав всю правду о прошлом.

О том, как знаменитый писатель воспринял размышления физика, Сахаров узнал во время их первой встречи — в конце лета 1968 года. Свидетельства об этой встрече оставили оба ее участника и хозяин дома, где встреча произошла. У них всех была общая знакомая — сотрудница ФИАНа. Через нее Солженицын и предложил Сахарову встретиться. Местом для встречи Сахаров выбрал квартиру своего коллеги и близкого знакомого Евгения Фейнберга.

Фейнберг тогда был уже знаком с Солженицыным:

«Я был свидетелем и участником трех его попыток найти себе стоящего союзника среди академических физиков, обладавших привлекательной общественной репутацией. Он встречал с их стороны искреннее восхищение, готовность посодействовать (скажем, в перепечатке его неизданных произведений), но для него это все было «не то». Теперь же он пришел, чтобы впервые встретиться с человеком из той же среды, но уже совершившего великий поступок, переступившего порог. <…> Мы с женой решили накрыть в (единственной) большой комнате стол «с угощением». Когда Александр Исаевич увидел это, он более чем недовольно сказал: «Это что же, прием?» Ясно стало, что стиль был выбран нами неправильно»⁹.