Андрей Рублев

Еще идя из собора, князь удивлялся глубокой задумчивости монаха. Дмитрию хотелось поскорей узнать причину, заставившую Сергия появиться в Москве, невзирая на стужу, но после ухода жены он решил сам не начинать беседы, а дождаться, когда это сделает гость. Дмитрий слышал от митрополита, что игумен стал строг не только с братией, но и со знатными богомольцами, доходя до того, что запрещает принимать от них богатые вклады, особенно восстает против тех, кто родительской волей заставляет сыновей принимать монашество против их желаний. Обиженные игуменской неучтивостью к их родовитой знатности богомольцы, чаще всего бояре и купцы, жалуются митрополиту, прося его урезонить сурового Сергия. Митрополит сочувственно выслушивает жалобы, но после ухода просителя тотчас забывает о них и никогда не помышляет начать разговор с игуменом, с которым у него только прохладные отношения.

Сергий, в охотку поедая своих любимых карасей, запивая еду крепким клюквенным квасом, посматривал на молчаливого хозяина, а тот старался не встречаться с взглядом гостя. Сергия озадачили опухшие веки княжеских глаз, и он спросил:

– Кажись, недужишь, княже?

– Бессонница донимала. Спалось плохо.

– От нее мятный настой не худ. Сам с ней едва справляюсь.

– Лягу, а чуть раздумаюсь, так хоть глаза выколи.

– У тебя дум полные короба. Мне от тебя нужен не сказ о них, а только каленая правда. Не скрывай ничего, помни, что ты великий князь Москвы, ваятель Руси воедино. Чья вина в том, что ночь без сна провел? Может, все те же парчовые бородачи?

– Бояре послушны. Дышат без одышки.

– Оттого, что из-за стужи мало видятся. Не любят стужу, хотя у самих души холодные. Не ждал седни повидать меня?

– Не ждал. Какая нужна ко мне завелась?

– Это у тебя ко мне нужда завелась.

Услышав ответ Сергия, князь выронил из руки хлеб.

– Не гляди на меня с опаской. Учуял, что надобен тебе. Надобность эта завелась не вчера, да только ты медлил гордость свою пересилить. На неделе объявившись в монастыре, боярин Пахомий молвил летописцу Епифанию, будто ты душой недужишь.

– Пошто Пахомий в Троицу наведался?

– Ему наши изографы образа написали. За ними приезжал. А может, еще зачем, знаю, что беседовал он с боярами из Суздаля.

– Ишь ты. А ведь с виду молчун из молчунов.

– А молчуны дара речи не забывают. Прослышав о твоей недужности, я и решил, что пора с тобой свидеться. Худо, когда бояре о недужности своего князя сокрушаются.

– Прошедшей ночью сам решил позвать тебя.

– А я без зова объявился. Сказывай, в чем во мне надобность?

– Звать решил не из-за пустяшности. Помня наказ Алексия. – Не закончив мысль, Дмитрий замолчал и, налив в чару питье, выпил.

Сергий, выйдя из-за стола, прошелся по трапезной, сказал, опередив Дмитрия:

– Тебе, как отцу, горестно, что сыновья друг к другу студеность камня носят за пазухами?

– Знаешь?

Сергий утвердительно кивнул.

– Как дознался?

– Помнишь, летом Василий ко мне в монастырь напросился?

– Помню.

– Жалился на Юрия. Будто мой крестник злобится помыслом на тебя и на него, оттого, мол, что не ему быть великим князем. Юрий живет чужим разумом. Сам виноват, что доверчиво бояр к детям допускаешь. Бояре в угоду себе мастаки им советы подавать. Ладят все с печалованием о судьбе Руси. Дескать, и князь Дмитрий под Богом ходит, да и не без недужности живет. Ему, мол, надобно загодя сыновью судьбу предрешить. Догадываются, что ты у бояр совета и у татар спрашивать не станешь, кому из сыновей твое место наследовать.

– Василию! Знают все. Не скрываю этого.

– Вот посему и мутят воду, угадывая, что Василий для них неслухом обернется. Надеются стравить братьев по молодости лет, а при всякой смуте и в княжеской семье можно печь с угаром закрыть.

– Я надумал недавно писать духовное завещание. Узаконить им порядок престолонаследия от отца к старшему сыну.

– Давно пора таким законом обзавестись, в коем все ясно.

– Дозволишь верить, что окропишь его святой водой перед престолом? Поставишь в ряд с моей и свою волю?

– Благословляю на сие разумение. Наследником быть Василию. Юрия же без промедления к делу приставь, чтобы меньше пустомельством занимался.

– Звенигородом его одарю.

– Таким одарением не торопись баловать.

– Побеседовал бы с ним.

– С ним о неприязни к брату беседовать нельзя. Разом возомнит, что с ним считаются. Учиним надуманное тобой завещание и дадим ему силу закона, благословленного Церковью.

– Добро.

– А как с дочерью быть порешили? Отдадите ее в Рязань?

– Княгиня слышать о сем не хочет.

– С ней я побеседую. Княжна София, став женой Олегова сына, родством притупит спесивость рязанского князя.

– Пособи, отче, осмыслить завещание.

– Оно со мной.

Сергий подошел к лавке возле печи. Из лежащей на ней кожаной сумки достал свиток. Передал князю, приметив дрожь в его могучих руках.

– Писано мной самолично. Признаешь годность – скрепишь подписью и печатями. И все концы отцовских тревог в воду канут.

Дмитрий, развернув свиток, не торопясь прочитал написанное. Поклонился Сергию в пояс:

– Благодарствую со смиренным почтением за заботу обо мне, грешном.