Андрей Курбский

«Кто теперь без стыда произносит евангельские слова и кто готов душу положить за своих братьев? Я не знаю такого. Но вижу, как все лицо нашей земли объято жесточайшим пожаром и как множество домов исчезает в пламени бед и напастей. Кто придет и избавит нас от этого? Кто погасит пожар и избавит братьев от столь жестоких бед? Никто!.. Все думают лишь о своем богатстве и, ухватившись за него, простираются перед власть имущими, льстят им и заискивают перед ними, лишь бы только сохранить свое богатство и приумножить его. А если и сыщется кто-нибудь, кто говорит, выполняя Божью волю, о правде, то такого власти осуждают и, после многих мучений, предают страшной смерти».

Курбский описывает бесчинства монахов, обуреваемых страстью стяжания, разорение, нищету и развал армии, страдание купцов и крестьян от непомерного налогообложения. Если воспринимать его обличения всерьез, то тогда Россия действительно оказывается на краю гибели. В такой стране невозможно жить. Князь и приходит к этому выводу:

«Грустное зрелище и горький позор! Из-за таких невыносимых мучений иные тайно убегают из Отечества; иные же своих любимых детей, плоды чрева своего, продают в вечное рабство; иные своими руками предают себя смерти – или удавляя себя, или бросаясь в быструю реку, или иным каким-нибудь способом – от горя естественная чистота их сознания помутняется».

Курбский, хоть и жалеет таких несчастных жертв царского произвола, не считает это выходом. Он убежден, что Россия, да и весь мир, стоит на пороге Страшного суда, который и избавит праведников от бесчинств грешников: «...ибо приближается уже час нашего избавления!.. блаженны же, трижды блаженны будут страдающие от них, ибо близок уже час отмщения за них». Спасение – в покаянии, обращении к Богу, соблюдении истинных заповедей. Причем князь раскаивается, что и сам грешил и был близок к грешнику-царю: «Горе и мне, несчастному, внявшему совету моего врага и в течение многих дней затвердевшему в таких нравах!» [88]

В третьем послании Вассиану Муромцеву, видимо, созданном весной 1564 года, накануне побега, вовсю прорывается раздражение князя на окружающую действительность. Курбский просил у монахов Псково-Печерского монастыря денег взаймы. Они отказали. В ответ воевода обрушивается на них с оскорбительными и несправедливыми укорами:

«В то время как мы, хранимые Богом и его ангелами, беспрестанно в течение семи лет... покоряли в сражениях немцев и их города, вы не испытывали и сейчас по-прежнему не испытываете ни страха, ни ужаса, но живете в тишине и величайшем покое. Да к тому же вас, а не нас за наши подвиги, одарил царь различными почестями и имениями. А мы не только не получили никаких почестей, или значительных имений, или каких-либо вознаграждений за то, что претерпели столько страданий и не один раз бывали покрыты смертной тьмой... но наоборот: по грехам нашим мы и получили, а особенно я, бедный. Каких только напастей, бед, надругательств и гонений я не вынес!» [89]

Курбский определил для себя виновных как в личных бедствиях, так и в трагедии страны. Это – царь и церковники, которые потакают вознесшемуся гордыней монарху и клевещут на православных. «Сколько ни припадал я в рыданиях к их ногам и ни валялся в них, орошая землю слезами – никакой помощи и утешения в моих бедах от них не получил», – писал князь. Из послания к Вассиану невозможно понять, что он имел в виду. Видно, что он сильно на что-то обижен и считает себя оклеветанным, жертвой несправедливого навета. В этой истории как-то замешаны священнослужители, которые то ли сами оклеветали Курбского, то ли не заступились за него и не утешили в беде. Ни беглый воевода, ни царь в своей переписке не «расшифровали» этот эпизод, не рассказали никаких подробностей. Курбский продолжал твердить о несправедливой обиде, а Иван IV утверждал, что предателю досталось поделом. Но о сути «обиды» или проступка ни один из оппонентов не говорит. Лишь Грозный оговаривается, что князь изменил из-за «единого малого слова гневна» – значит, оно все же прозвучало. Причем царь расценил данный инцидент как малозначительный, «малое слово», а на психику Курбского оно, видимо, произвело совершенно сокрушающее впечатление. Он превратился в истерика и параноика. Панически боясь за свою жизнь, ежесекундно ожидая расправы, князь решил бежать.

Бегство