И здесь мы должны остановиться подробнее на анализе «богословии» 1560-х годов в контексте духовного развития Русского государства в предопричные годы и перерастания Ливонской войны из локального столкновения с орденом в крупномасштабную войну России с Великим княжеством Литовским. Символика «рога единорога» оказывается тесно связанной с идеей царской власти как мессианской, царя как источника славы и великой исторической судьбы страны, которой он правит. Все народы склонятся перед праведным царем, вознесшимся, как рог единорога. Он выступит проводником своих подданных в Царство Славы. Это получило отражение в переоформлении ряда государственных символов, в частности государевой печати, на которой был помещен единорог.
Эти идеи нашли воплощение и в созданной примерно в эти же годы «Степенной книге» (начало 1560-х годов), которая считается отражением официальной позиции власти и церкви. В ней Российское царство как последнее истинно верящее,
К чему могло привести провозглашение царя мессией накануне Конца света? Как отметил историк А. Л. Юрганов, в Апокалипсисе несколько раз указывается, что накануне Второго пришествия Христа будет несколько лет ожесточенной борьбы сил добра и зла. Андрей Кесарийский определял длительность этого периода в три с половиной года – тысячу двести шестьдесят дней. Эта же дата присутствует и в первом полном русском переводе Библии – так называемой Геннадиевской Библии (1499 год): в последнее время «отрешится Сатана по праведному Суду Божию и прельстит мир до реченного ему времени, еже три и пол лета, и потом будет конец».
А. Л. Юрганов, проанализировав сочинения царя и отзывы о нем современников, пришел к выводу, что «Иван Грозный видел свою главную функцию в наказании зла в „последние дни“ перед Страшным Судом. Мы никогда до конца не узнаем, в какой момент (хронологически) и почему царь решил начать опричнину. Одно можно сказать определенно: пассивно ждать он не мог в силу своей особой ответственности... вся русская история, создавшая особый тип сакрализованной монархии, подвела его к мысли начать собственную борьбу со злом, как он его понимал» [86].
От 1562 года – седмиричной даты, 7070 года – до введения опричнины в январе 1565 года прошло как раз около трех лет...
Итак, мы имеем смутные ожидания конца света, которые бродят в умах русского общества в начале 1560-х годов. На этом фоне официальная идеология провозглашает царя мессией, богоизбранным носителем особой миссии. Частью политической и духовной элиты это было, несомненно, воспринято с облегчением: в часы грядущих испытаний есть Царь, который нас спасет и введет в Царство Славы. Иван IV относился к данной роли со всей серьезностью и в самом деле намеревался еще до Страшного суда карать грешников в «последние времена».
Однако часть интеллектуалов восприняла подобное возвышение царя, декларацию его особого мессианского статуса и его резкие жесты в отношении «грешников» в контексте эсхатологических ожиданий, напротив – как грех, гордыню, ересь и даже – признак того, что царь стал служить Сатане, Антихристу. Больше того: не он ли сам и есть тот Антихристов Предтеча, который будет царствовать на земле несколько лет в преддверии Апокалипсиса? Нетвердый ум такие мысли могли испугать особо, потому что появление подобного царя – пособника дьявола, – согласно пророчествам, было несомненным свидетельством, что Конец света в самом деле близок и неминуем.
Совершенно очевидно, что Курбский оказался среди тех мыслителей, которые с недоверием и скепсисом восприняли «царскую высоту». С их точки зрения, повседневное поведение Ивана Грозного находилось в вопиющем противоречии с декларируемым статусом «мессии» и проводника в Царство Славы. А уж «перебор людишек», опалы и казни, число которых нарастало с каждым годом и в итоге привело к опричному террору, только подтверждали этот скепсис: царь слишком вознесся, «наквасился лютостью», ему «шепчут в уши» дьявольские советы слуги Сатаны. Но вывод из таких размышлений пугал еще больше: а как быть подданным, правитель которых сам превратился в слугу Сатаны? Может ли христианин служить такому монарху?