Андрей Битов: Мираж сюжета

Известно, что во время блокады мальчик остался сиротой и был вывезен с детским домом сначала в Кировскую область, а потом за Урал. В начале 1950-х годов он вернулся в Ленинград и поступил на филфак ЛГУ. По окончании его работал в газетах, занимался переводами. Тогда же Рид начал писать прозу, и о нем заговорили сначала в студенческих, а затем и в литературных кругах Ленинграда. Его рассказы хвалили, но, и в этом «но» таилось предвестие его драмы, не печатали. Вернее, были готовы опубликовать, однако при известном редакторском вмешательстве, на что начинающий автор категорически не шел. Более того, его конфликт с недавними друзьями по ЛИТО и филологическими компаниями неизбежно нарастал. Грачев вспоминал о тех годах: «Во мне пробудилась лютая ненависть к пошлости, ко всему, что деформирует уродует человеческую личность… Все мои сверстники уже имели готовые ответы на сложнейшие вопросы жизни, мне было скучно с ними, и я всё более уходил в себя. Но и в себе я не мог найти точку опоры. Раздумывая над этим, я пришёл к выводу, что людей вокруг меня покинула любовь».

О Риде Битов писал так: «Во внешнем его облике странно сочетались ребячливость и значительность. Посмотришь – подросток, не ходит, а прыгает, как воробей, однако с чувством собственного достоинства. На фотографиях, однако, выходил то похожим на молодого Горького, то на зрелого Достоевского. Воспитанник детдома для одаренных, он перегнал нас, несирот, в образовании: рисовал, музицировал, переводил с французского. И мыслил безостановочно. И это он сказал, что у нас теперь не “лишний человек, а человек – лишний”».

Бесспорно, эмоциональное «открытое письмо» Андрея стало в известном смысле поводом высказаться о своем поколении и о времени, в котором, по мысли Грачева, не было места нравственным началам и благородству, порядочности и справедливости.

А теперь приведем ряд выдержек из эссе Рида Иосифовича «Почему искусство не спасает мир»: «Ходячая истина “искусство спасет мир” если и вспоминается, то в шутку, однако, серьезность отношения к искусству, огромность аппарата, ведающего художественным творчеством, наконец, нетерпимость к иным творческим принципам, иным языкам в искусстве, даже в развитии принципов реализма, унаследованного от русского XIX века, могут быть объяснены только верой в спасительный смысл творческого труда…

Если одни сеют плевелы, а другие – пшеницу, то, конечно же, нужно изгнать сеятелей сорняков и продолжать сеять пшеницу. Пшеница спасает мир. Духовный мир спасает духовная пшеница…

Мне бы хотелось в этой статье сыграть роль агронома, выйти на поле, где посеяна духовная пшеница. Прошу пока что поверить мне на слово: поле пусто, поле сухо, поле черство. Пшеница не проросла. Почему? На этот вопрос ответить легко: она не проросла потому, что у нее нет зародышей. Не то, чтобы они были убиты, – их просто нет. Как агроном, я озабочен вопросом: почему нет зародышей? Виновато ли в этом поле, почва или сеятели, или сама пшеница? Я знаю, что на этом поле сеяли, что пшеница всходила и давала урожай. Сеяли слово – всходила мысль…

Тотальное уничтожение естественности вызывает естественную реакцию: естественность не может уже существовать сама по себе, путь к общечеловеческому полностью закрыт…

Ханжи ждут гения. Понимая всю противоречивость, всю отвратительность своего бюрократического прозябания, они ждут барина, который приедет и рассудит их. Человек Возрождения восстал против Бога. Устрашившись себя самого, он будет покорно ждать своего хозяина и порки… Но нет ни бога, ни дьявола, есть жизнь и есть смерть. Нет жизни после смерти, но есть смерть при жизни. Есть умирание и есть болезнь. От болезней нужно лечиться…

Нравственное одичание русских людей сближает их с уродливым плебсом с берегов Средиземного моря, со страдающими “гениальными” хищниками, которым скоро исполнится назначенный им Богом срок. Неужели мы позволим увлечь в грозящий разверзнутый ад – в какой бы форме он ни возник – самое ценное, что родилось и взросло на планете Земля? Неужели космическая беда человечества, пришедшего к нам с надеждой об исцелении, увидит на месте нашей души зеркало, в котором отразится ее харя?»