Андрей Белый. Между мифом и судьбой

<…> я плохой чтец философских сочинений <…>. «Система философии» мне, признаться, всегда казалась огромной могилой, куда пытаются закопать клейкие листочки и сердечные слезы живого бытия. <…> Нет, какой я читатель «Систем»! Я всегда гораздо больше любил разрушителей «систем», чем их творцов. Мне всегда казалось, что даже величайшие из творцов «систем» — Кант и Гегель — стремятся к тому, чтобы накрыть стеклянным колпаком прекрасный мир природы и истории <…>. Ну, куда годен такой читатель, судите сами? Его нельзя подпускать к системам. <…>

Живое дерево вашей мысли — с зелеными и желтеющими листьями, с трепетом и шумом листвы, с уходящими в землю корнями — мне ближе, чем Ваше превосходно построенное «родословное древо» бытия. Иными словами: статьи Ваши о Лермонтове (кстати: они перепечатаны для Вас в двух экземплярах) мне ближе двух глав Вашей системы, —

признавался Дурылин[1227]. К тому же в 1927 году Дурылин был арестован и на некоторое время выпал из тесного общения с Перцовым как на философские темы, так и на другие, более «живые» темы.

При таких обстоятельствах возобновилось общение Перцова с Андреем Белым. Возможно, этот «стык» не случаен, так как Перцову остро нужен был очередной понимающий собеседник, тот, кто отнесся бы к его философской системе серьезно, оценил бы ее значимость. Белый, в котором Перцов еще в 1918 году разглядел «пневматологизм», на эту роль опять мог сгодиться.

У обоих символистов жизненная ситуация во второй половине 1920‐х оказалась весьма сходной. Перцов большую часть времени проводил под Костромой, Белый — в подмосковном Кучине. Оба были заняты созданием универсальной философской системы, призванной объяснить законы мироздания: Белый только недавно закончил первую редакцию ИССД[1228], Перцов продвинулся в работе над своей «Пневматологией»/«Диадологией». Белый, конечно, был более востребован, чем Перцов, но ему тоже жилось несладко. И главное, оба писали свои трактаты без какой-либо надежды на их публикацию в Советской России, в стол. Кажется, что их встреча как двух мыслителей была предрешена.

В свидетельствах о хронологии их общения (эпистолярного и личного) Белый и Перцов несколько расходятся. Перцов пишет о «многих разговорах в Кучине (в 1927–28)»[1229], Белый отмечает в «Ракурсе к дневнику» (РД. С. 519–520) контакты с Перцовым только в 1928 году: в октябре (26‐е — «Письмо от Перцова»; 31-го — «Был Перцов») и в декабре (2‐е — «Был Перцов»). Сохранившиеся немногие письма относятся к концу 1928‐го (коррелируя с записями Белого), а также к 1929‐му, который не упоминается ни Белым, ни Перцовым[1230].

Самое раннее из писем датировано 26 октября 1928 года:

Глубокоуважаемый и дорогой Петр Петрович,

Сердечно был бы рад видеть Вас в Кучине — в среду 31 октября. Расписание поездов: 1) из Москвы в 12 дня, в 1 ч. 15, 2 ч. 10; в 3 ч. 35; 4 ч. 5 м.; 4 ч. 20 и т. д. 2) Из Кучина: 5 ч. 1 м., 5 ч. 24 м.; 6 ч. 40; 7 ч. 6; 8 ч. 3; 10 ч. 08 мин (последний).

Кучино — полустанок, следующий за Салтыковской. Сойдя в Кучине, идите вдоль рельс (в направлении к Москве); и направо, против будки сторожа, переход под дачи (Железнодорожная улица). Дача № 40 Шипова (7 минут ходьбы с полустанка). Очень рад буду видеть Вас в тихом Кучине.

До скорого свидания. Б. Бугаев[1231]