Андрей Белый. Между мифом и судьбой

Если мы не осознаем ближайшей задачи своей, то мулатский облик Европы из шоколадно-лимонного станет… бронзово-черным; и из легкой личины «утонченной» кек-уоковской жизни вдруг оскалится морда негра: томагавок взмахнется.

Негр уже среди нас[775]: будем твердо… арийцами[776].

Белый призывает остановиться (то есть прекратить метафизический «кек-уок») и, вооружившись учением Штейнера, «создать город жизни — „Град Новый“: Град Солнца»[777], в котором «методология логики» станет «диалектикой», а «диалектика методов — эвритмией, эстетикой»[778].

Тема эвритмии развивается в написанной в 1917‐м (примерно в то же время, что и «Кризис жизни») «Глоссолалии», «поэме о звуке»:

Такое искусство возникло; оно обосновано Штейнером; <…> из страны, где сверкает она, на руках, как младенца, принес ее Штейнер; и положил перед душами смелыми, чистыми[779].

Белый излагает философско-мистическую интерпретацию нового искусства:

Видал эвритмию (такое искусство возникло); в нем знание шифров природы; природа осела землею из звука: на эвритмистке червонится звук; и природа сознания — в нем; и эвритмия — искусство познаний; здесь мысль льется в сердце; а сердце крылами-руками без слов говорит; и двулучие рук — говорит[780].

И одновременно очень ненавязчиво дает понять читателю, что сам владеет не только теорией, но и практикой эвритмии. Некоторые движения изображены так наглядно, как будто автор производит их прямо на глазах у публики:

Эвритмия нас учит ходить — просто, ямбом, хореем, анапестом, дактилем; учит походкою выщербить лики и ритмы провозглашаемых текстов; линии шага тут вьются узором грамматики; <…> в пожарах бессмертия — сгибы руки. <…> Делаю жесты ладонью к себе, образуя рукою и кистью отчетливый угол; то — значит: беру, нападаю, тревожу (жест красный); обратное есть «я даю» (голубое); между синим и красным ложатся оттенки: то — зелено, желто, оранжево[781].

Если дикарские, «негрские» танцы (описанные в «Кризисе жизни») пробуждают в человеке низшие силы, животное начало, то эвритмия (как показано в «Глоссолалии») позволяет установить связь с высшим началом, с миром духовным, космическим:

Видел я эвритмистку; танцовщицу звука; она выражает спирали сложенья миров; все они мироздания; выражает, как нас произнес Божий Звук: как в звучаниях мы полетели по Космосу; солнца, луны и земли горят в ее жестах; аллитерации и ассонансы поэта впервые горят.

Будут дни: то стремительно вытянув руки, то их опуская, под звезды развеет нам рой эвритмисток священные жесты; на линии жестов опустятся звуки; и — светлые смыслы сойдут. <…> Эвритмиею опускали нас духи на землю; мы в них, точно ангелы[782].

Если современный танец рассматривается Белым как симптом гибельного пути Европы и мира, то эвритмия — как путь преодоления ужасов мировой войны и, в конечном счете, как путь спасения человечества: