Андрей Белый. Между мифом и судьбой

Примечательно, что именно Белый провозгласил Солнечный град центральным образом «фантазии» мечтателя, его конечной целью, основным объектом вожделения и устремления. Он посвятил этому эссе «Утопия» (1919), написанное специально для «Записок мечтателей»:

Осуществится «фантазия». <…> вскрикнет мечтатель: Вот Солнечный град Кампанеллы спустился, вот мы — в граде Солнца!

По слову мечтателя вступим мы в Солнечный Град.

Его царствию да не будет конца![732]

На первый взгляд, эскизы Белого не содержат лишь одного образного элемента обложки: темных пелен дыма, покрывших город под скалой, и светлых, солнечных пелен в небесной перспективе, в которой мечтатель провидит грядущее. В мемуарах Алянского этот элемент выделен как структурообразующий: «Над крышами стелется дым, который на горизонте переходит в облака, а там, дальше, сквозь дым и облака, неясно мерещится светлый город будущего».

На эскизах Белого этого стелющегося дыма нет, но темный, грязный дым клубится у подножия высокой башни на двойном рисунке времен эзотерической практики Белого, том самом, который, как мы постарались показать, в свою очередь был визионерским прообразом «башенных» эскизов. Как и на головинской обложке, на этом рисунке темный дым «низа» противопоставлен светлому воздуху «верха». На обложке «Записок мечтателей» темные пелены, клубящиеся над крышами домов, перерастают в светлые солнечные пелены, а на визионерском рисунке в качестве антитезы темному дыму у подножия башни дана покрытая бирюзовыми облаками небесная сфера с реющими звездами…

Если держать в памяти этот визионерский рисунок, то по-иному будет смотреться и один из эскизов. На нем тоже у подножия башни клубятся облака, только еще не раскрашенные. По контексту можно предположить, что и они замышлялись как темные и тяжелые.

Более того, развернутое объяснение этих «облачных» образов, а также их взаимных метаморфоз Белый представил в рассказе «Иог»:

Но по мере того как, кипя, расплавлялась Россия, <…> по мере того как в Москве залетали столбы буро-желтой, глаза выедающей пыли и закрутились бумажки, <…> обращался к его окружающим сослуживцам он с фразою, странно звучащей:

— Да, да, да — воздух чист и лучист.

Но говорил, разумеется, он не о воздухе музейного помещения, явно пронизанном пылью, и не о воздухе уличном; ни даже он разумел воздух поля; что касается воздуха, о котором некстати так возглашал Иван Иваныч Коробкин, то этот воздух был страны ежедневных его путешествий в страну мысле-чувств; та страна — мысле-чувствия — была воздухо-светом; и <…> он отчетливо видел, как до революции эта страна замутнела, поблекла; как облака душных дымов врывалися в здесь играющий свет; лишь со времени революции замечал он отчетливость атмосферы (все клубы удушливых дымов спустилися; осадились на внешности нашей жизни, производя в ней развал: так прибитая дождиком пыль осаждается на поверхность предметов, оставляя на ней свои пятна; а воздух, очищенный, лучезарнее светится).

К этому состоянию атмосферы и относились слова:

— Воздух чист и лучист![733]

Можно, учитывая вышесказанное, допустить, что именно идеи и эскизы Белого были в полной мере использованы Головиным для создания общеизвестной обложки «Записок мечтателей». Только чуждые Головину антропософские идеи и стилистически неприемлемые эскизы художник переформатировал, перевел на язык модернизма и символизма.