Андрей Белый и Эмилий Метнер. Переписка. 1902–1915

1) Я не знаю, о каких письмах Вы говорите («по некоторым… уликам… уверен, что оба вы (и Огыга и Виндалай) получили мои письма, ответом на которые… являются вышеуказанные письма…»). Простите, дорогой Эмилий Карлович, я не знаю, о каких письмах Вы говорите… Я получал от Вас последнее еще около 15-го сентября…[950] Должен просить прощение у Вас за неостроумную шутку, в которой не последнее место занимал и Ал<ексей> Сергеевич, так как он собственно заказал карточки. Карточки эти были разосланы мною добрым знакомым (между прочим я послал в «Н<овый> П<уть>», «М<ир> И<скусства>» и т. д.), вследствие чего один почтенный господин объявил меня сошедшим с ума, так что мне стоило больших хлопот доказать, что я 1) здрав, 2) что не желал обидеть почтенного и уважаемого мною лица…[951] Принимайте карточки, как озорство (придумано – заказано, заказано – принято, принято – надо посылать, посылать – кому же послать, как не Вам, Бальмонту, т. е. тем, кто может скользнуть взором, улыбнуться и забыть, не обижаясь), не имеющее ничего сериозного по существу, как «странные» сочетанья букв… И еще раз простите, если что-либо в этих карточках Вас шокирует в глубине души. Теперь мне неприятно взглянуть на них.

2) Давно уж собираюсь написать Вам, Эмилий Карлович, покорнейшую просьбу. Бога ради, не обижайте меня: отчего Вы ничего не присылаете мне из Вашего? Дело в том, что я не знаю верно, где Вы пишете: в «Придн<епровском> Крае» или нижегородских изданиях. Да и не знаю, когда выходит Ваше. А между тем я жажду не только переписываться с Вами, но и учиться у Вас! Да мне крайне важно и нужно Вас читать! Что же Вы меня лишаете этой возможности! Разве это хорошо с Вашей стороны?! Вот почему нижайше[952] прошу Вас, сообщите мне или те №№ и издания, где есть Ваши фельетоны, или пришлите мне (я потом возвратно пришлю, верну) эти №№ – и всё, всё… А то ведь я при желании Вас читать не имею никакой возможности. Видел как-то на днях «Пр<иднепровский> Край» несколько номеров, но Вашего там не было. Дайте мне эту возможность, а то ведь это прямо обидно мне!!

Вы пишете о статье. Конечно, что же я могу иметь тут, кроме радостного чувства, что мои убогие слова вызвали дальнейшее… Что касается «Н<ового> П<ути>» и «М<ира> И<скусства>», то я думаю, не 10 %, а, вероятно, 70 % в пользу того, что они примут[953]. Во всяком случае мне было бы приятно знать, в чем состоят Ваши поправки, в которых не только нуждается моя статья, но и вся-то она состоит из недомолвок и написана она в 2 дня – порывом, без предварительной обработки. Мне хотелось главным образом сказать несколько слов о Н<иколае> К<арловиче>[954], но я не мог стать на чисто музыкальную точку зрения; отсюда потребовалось сказать о теургии (первая подпорка), а для этого бросить несколько слов о магизме (2-ая подпорка), о представителях его, о причинах возможности говорить о магии и теургии (третья подпорка) и т. д. Отсюда: случайные неорганически связанные отрывки предшествовали тому, где мне хотелось сказать 2 слова о Н<иколае> К<арловиче> и т. д. Вот причина крайней растрепанности статьи. Да и кроме того: тон внешний, несериозный тон, в котором говорится о вещах сериозных, вызван нетерпимой узостью «Н<ового> П<ути>», который боится всякой сериозности (как научно-философской, так и мистической). Вот ведь теперь, когда я послал им мои лекции в сокращенном виде для статьи – лекции, где я не могу быть столь же внешним, как в статье, – они забраковали и передали «М<иру> И<скусства>»[955], где и печатается статья. Поэтому, если я когда-либо напишу что-либо для «Н<ового> П<ути>», всегда оно будет внешним и легким, как необходимое условие всего, что печатается там (за исключением «Своих углов»[956], где говорят центральнее)…

Дорогой Эмилий Карлович, сию минуту получил Ваше, столь меня обрадовавшее, письмо. Оно подбодрило меня. Если б Вы знали, как я одинок. Ведь я – один, совсем один. Вы и Ал<ексей> Серг<еевич> – самые близкие мне люди, – Вы оба не в Москве[957]. Владимиров, которого я очень люблю и который более других меня понимает, все-таки во многом чужд мне. А все другие – чужие для меня. Мало того – все они навязывают мне свое и тащат на части, а я это вижу и часто не противлюсь, но все это ужасно утомляет. Вы видите опустошенный тон моих писем. Вы знаете, что при мало-мальски сносном отношении к жизни я радуюсь и веселюсь. Но теперь нет со мной даже «мало-мальски сносного»…