Андрей Белый

Взойди, звезда воспоминанья;
Года, пережитые вновь:
Поэма – первое свиданье,
Поэма – первая любовь.

Я вижу – дующие зовы.
Я вижу – дующие тьмы:
Войны поток красно-багровый,
В котором захлебнулись мы…

Последние две строчки здесь касаются не только империалистической бойни в Европе, но и Гражданской войны в России. Вопросы эти постоянно волновали А. Белого, но все же на передний план выдвинулись другие темы. Их он черпал из глубин своей памяти, чтобы развернуть перед читателем мистерию Материи и Сознания, Души и Духа:

Но верю: ныне очертили
Эмблемы вещей глубины —
Мифологические были,
Теологические сны,
Сплетаясь в вязи аллегорий:
Фантомный бес, атомный вес,
Горюче вспыхнувшие зори
И символов дремучий лес,
Неясных образов законы,
Огромных космосов волна…
Так шумом молодым, зеленым
Меня овеяла весна.
<…>

Поэма А. Белого распадается на ряд эпизодов-воспоминаний, объединенных центральным образом первой платонической любви юного поэта – Маргариты Кирилловны Морозовой, выведенной однако инкогнито – под именем Надежды Львовны Зариной и поименованной «Мадонной Рафаэля»:

Она пройдет – озарена:
Огней зарней, неопалимей…
Надежда Львовна Зарина
Ее не имя, а – «во-имя!..»
Браслеты – трепетный восторг —
Бросают лепетные слезы;
Во взорах – горний Сведенборг;
Колье – алмазные морозы;
Серьга – забрежжившая жизнь;
Вуаль провеявшая – трепет;
Кисеи вуалевая брызнь
И юбка палевая – лепет;
А тайный розовый огонь,
Перебегая по ланитам
В ресниц прищуренную сонь,
Их опаливший меланитом,—
Блеснет, как северная даль,
В сквозные, веерные речи…
Летит вуалевая шаль
На бледнопалевые плечи.
И я, как гиблый гибеллин,
У гвельфов ног, – без слов, без цели:
Ее потешный паладин…
Она – Мадонна Рафаэля!
……………………………
Она ко мне сходила снами
Из миротворной глубины
И голубила глубинами
Моей застенчивой весны.
<…>

Когда Андрей Белый писал эти строки, Маргарита Кирилловна вместе с сестрой и дочерью ютилась в двух комнатушках полуподвала собственного дома, но не того знаменитого дворца на Смоленском бульваре (с ним пришлось расстаться), а во вновь отстроенном перед революцией не менее роскошном особняке в тихом арбатском переулке с нехорошим названием – Мертвый (ныне – Пречистенский). Сразу же после революции дом Морозовой (как сотни других, принадлежавших представителям «паразитирующего класса») был национализирован. В нем разместился Отдел по делам музеев и охраны памятников искусства и старины Наркомпроса, возглавляемый Натальей Ивановной Седовой, женой одного из вождей Октябрьской революции – председателя Реввоенсовета и члена Политбюро ЦК РКП(б) Л. Д. Троцкого. Бывшей владелице Морозовой разрешено было временно разместиться в подвальном помещении – на правах то ли смотрительницы, то ли сторожа.

После опалы Троцкого и высылки его вместе с женой в Турцию отдел Наркомпроса был объявлен «троцкистским гнездом» и расформирован. Дом перешел в ведение Наркомата иностранных дел (сейчас в нем находится посольство Дании), а бывшей хозяйке особняка – М. К. Морозовой – было предписано освободить занимаемое подвальное помещение. Сын Михаил (Мика Морозов, чей портрет кисти Валентина Серова и сегодня висит в Третьяковской галерее) перевез мать и тетку в ветхий деревенский дом в Лианозове – тогда пригород Москвы (дочь к тому времени сумела выехать за границу), где М. К. Морозова в жестокой нужде прожила до войны, когда ей удалось переселиться на окраину города. Она скончалась в 1958 году в возрасте 85 лет, написав на закате жизни исключительно трогательные и теплые мемуары о друге своей молодости – Андрее Белом, для которого некогда стала первой поэтической музой и благодаря которому вошла в историю культуры Серебряного века под волшебным именем Сказка…

* * *