Андерманир штук

– Так не бывает! – проявила категоричность Лия Вольфовна. – Смотрите, как Вы компьютер быстро освоили! Значит, на компьютере работать умеете – это раз. И… и – что Вы еще умеете? – вот! сами с собой разговаривать умеете – два. – Она беспомощно улыбнулась и показалась вдруг Льву до ужаса милой.

– Я не с собой, – неожиданно признался Лев и удивился себе. – Я, в основном, с дедом.

Лия Вольфовна закурила. Спросила через паузу:

– Он… отвечает Вам?

Лев кивнул.

– Как это… как это, наверное, хорошо! – совсем тихо сказала Лия Вольфовна. – А мне вот – оттуда – еще никто никогда не ответил.

Лев тоже достал сигареты. Он не знал, как продолжать этот разговор. Он хотел промолчать но, закурив, вдруг произнес:

– Наверное, Вы просто не слышите. Мне дед объяснял. Что он пытался пробиться, но я не слышал. А я точно не слышал, потому как… потому что все близко еще очень было, остро еще очень было. Надо, видимо… я не понимаю, как сказать, но надо, видимо, не согласиться со случившимся, надо не признать его, понимаете? Надо прошлое отменить… нет, не объяснить мне этого.

Лия Вольфовна смотрела на Льва сквозь дым сигареты и – сквозь внезапные слезы. Лев смутился.

– Я правда не понимаю, как рассказать Вам, Лия Вольфовна! Я и сам-то ведь только с дедом говорю, больше ни с кем. Правда, у меня до деда еще никто из близких не…

– …а у меня – все, – помогла ему не произнести последнего слова Лия Вольфовна. – Сначала родители, когда я еще маленькая была, потом муж, он разбился, пять лет назад – дочка, Ирина, во время родов… да, вместе с внучкой. Такая вот я несчастливая. Живу, как Вы знаете, одна, все говорят, синий чулок, мне плевать. Но просто знать бы, где они, как они там…

– Нету никакого «там», Лия Вольфовна. Всё здесь, всё рядом.

Лия Вольфовна вздрогнула – и Лев понял почему. Он сказал это таким голосом, словно знал, о чем речь. Между тем, это само получилось, случайно… это тот-кто-в-нем-сидит-и-говорит говорит. Хотя – глупо, конечно, теперь исправляться. И он тряхнул головой – чтобы вытряхнуть сказанное («тоже мне, оракул!»), но вместо этого продолжал:

– Просто не надо думать, будто есть граница – между «там» и «здесь». Границы нету. Ирине жалко Вас очень, но она ничего сказать не может, она ведь пробует!.. Вот и только что сказала: позавчера пробовала, когда Вы с гвоздиками на Пятницкое пришли. Хотела, дескать, утешить Вас… объяснить, что в цветах главное – венчики, а соединены стебли и венчики или нет, неважно… цветы остаются цветами! Хотела утешить, да напрасно: кричу, кричу, а голоса – не слышно. И никогда не слышно, словно и голоса никакого нет, но я-то, сама-то я, себя слышу, значит, есть голос!

Лев остановился и растерянно посмотрел на Лию Вольфовну.

– Продолжайте, продолжайте, прошу Вас! – тоненько сказала она.

– Что продолжать? – спросил Лев.

– То, что Вы говорили, продолжайте!

– Я… я не помню, – честно ответил Лев. – Видимо, опять с дедом говорил. Извините.

Лия Вольфовна подошла к окну и долго смотрела в пустой двор. Потом обернулась ко Льву и сначала нерешительно, а дальше уже совсем твердо произнесла:

– Все-таки знаете, что… Вам надо оставаться здесь, в библиотеке, Лев. До самой старости оставаться. Вам нельзя туда, Вас там погубят. Я позавчера была на кладбище… с поломанными гвоздиками.

И в ту же самую секунду позвонила Леночка.

– Это… это из дома, – прикрыв трубку рукой, сказал Лев. – Лия Вольфовна кивнула и вышла.

Разговор начался со ссылки на Нору, Нору Аршаковну – с которой ты в последнее время не здороваешься, Лев, это стыдно! Не понимаю, как можно с соседями не здороваться: смотреть им прямо в глаза и не здороваться… как – «не замечаешь»? Это еще хуже, что не замечаешь, она, между прочим, живой человек. Так что постарайся уж… замечать, что вокруг тебя происходит. Но я не об этом, я о том, что Нора мне сказала – да и не только Нора, неважно, кто еще сказал, я и сама замечать стала… в общем, Лев, ты странный в последнее время, говорят, – и я беспокоюсь, я места себе не могу найти. Нет, молчи, Лев, я все-таки пока твоя мать, единственный близкий тебе человек. Короче говоря, мне нужно, чтобы девятнадцатого августа ты был дома, я приду к тебе, часов в двенадцать. Только приберись, пожалуйста… – при чем тут, одна или не одна? Квартира должна всегда выглядеть так, чтобы в ней можно было принять гостей, – вспомни, как у деда Антонио было! Так же и у тебя должно быть, ты весь в деда. Нет, тебе не надо знать, зачем я приду, но уверена, что не разочарую тебя. Пока, Лев, целую – и не заставляй меня… нас до ночи сидеть у запертой двери, ты же знаешь, что я ключи потеряла… и знаешь, что уж я-то, во всяком случае, просижу ведь до ночи!