Анархисты

Дети на приволье ловили рыбу, после каждого дождика бережно проверяли свойские грибные места – на цыпочках, стараясь не топтаться, чтобы не повредить грибницу, – играли в бадминтон, футбол, волейбол, купались. Поздней осенью радовались вернуться на старые места – по первому льду поохотиться на налима. Капелкин всегда был озабочен прокормом, витаминами – капустное, луковое и чесночное поля и яблоневый сад давали запасы, а промысел налима, которого потрошили и замораживали и чью печенку пускали на консервы, обеспечивал детей рыбьим жиром. Река, еще бесснежная, в черных еще берегах, покрывалась пятисантиметровым льдом, и дети выкатывались на него в поисках налимьих троп и стоянок. Широкое, чуть потрескивающее под ногами черное зеркало реки слепило ползущим по нему солнцем; река шла подо льдом, волнуя у берега пряди водорослей, проталкивая там и тут матовые, мускулистые пузыри воздуха. Наконец на плес, с кувалдой в одной руке и бензопилой в другой, выходил Капелкин и вперевалочку, оставляя по себе паутины трещин во льду, скользил между группками машущих ему детей; разобравшись в диспозиции, он шел ниже по течению и, примерившись еще разок, вырезал пилой длинную полынью. Затем обходил те места, где стоял налим – головешка подо льдом с чуть шевелящимися плавниками, – заходил с хвоста против течения, целился и кувалдой, коротким ударом в голову, глушил рыбу; белые точки рассыпались по льду, дети сбегались к полынье багрить добычу.

Летом руководимые Капелкиным дети беспрестанно играли в мушкетеров, отливали оловянных солдатиков и устраивали на берегу реки сражения среди песочных замков, смоченных крахмальной водой. Часто вокруг усадьбы раздавался грохот стучащих палок, означавший очередную стычку с гвардейцами кардинала. Когда передряга добиралась до двора Соломина, он выскакивал из мастерской, в отчаянии призывая дуэлянтов обвязывать шпаги бинтами, чтобы не так громко стучали. К тому же дети ходили к реке непременно через участок Соломина, сумев каким-то образом отбить доску в заборе. Они протоптали тропинку через газон, и Соломин решил их подкараулить и сделать внушение. Но услышал, как крупная, почти дебелая темно-смуглая от загара девочка в белом купальнике и купальной шапочке, стоя перед щелью в заборе и поджидая, когда протиснется ее подруга, говорит: «Жалко, я не собака, я бы снизу подползла», – и передумал.

Капелкин питал к Соломину симпатию и уважение, замаскированные жесткостью и иронией. Он с почтением относился к его художественным опытам, и Соломин находил в нем благодарного, но безответного слушателя. В походах Капелкин помогал ему таскать мольберт и подрамники и, пока Соломин пританцовывал перед холстом, лежал в нагретой солнцем пахучей траве под столбом жаворонкового звона. Время от времени Капелкин поворачивался на бок и раскуривал трубку. Это означало, что он не прочь поболтать с Соломиным, и тот, услыхав запах табака, начинал говорить.

– Знаешь ли ты, Иван Ильич, какая сила формирует для нас всю эту красоту? – начинал он, разводя руками и показывая не то на холст, не то на ландшафт. – Почему край наш так богат пейзажем? Откуда берутся ярусы террас вдоль рек и множество складок-холмов? Куда ни глянь на десятки верст – всюду подъемы и спады, а иной раз глаз из одной точки находит и пять-шесть гряд подряд… Дух захватывает! А когда-то – страшно даже подумать, в какой древности, – здесь было мелкое теплое море. По берегам его царили заросли хвощей. На прогретом солнцем мелководье кишела водная живность – фораминиферы, гребешки и множество других моллюсков. На них охотились кистеперые рыбы, те самые, что первыми выбрались на сушу. Все эти твари сгинули, и останки их отложились в осадочную толщу известняков. В юрский период сюда снова пришло море. Оно оставило по себе черные глины, полные остроконечных белемнитов, «чертовых пальцев». Меловой период тоже ознаменовался приходом моря, которое на этот раз оставило по себе пески и кремнезем. Но меловые и юрские осадки сохранились плохо, и основу здешней геологии составляют древнейшие известняки. За последние двадцать миллионов лет Среднерусская возвышенность претерпела неотектонические вспучивания. Известняки каменноугольного периода разламывались и вздымались. Общий подъем их составил двести-триста метров. Они и стали основой нашей холмистой равнины. При подъеме древние известняки растрескивались, расслаивались и впускали в себя воду. Ключи бьют из подножий холмов вокруг Весьегожска миллионы лет. Вот откуда по берегам здешних рек и в лесах множество карстовых воронок, пещер и каменоломен. Из здешнего белого камня – мраморизованного известняка – много чего строилось в Москве. Например, был построен ГУМ. Подкопаевские штольни распространяются под этими холмами на десятки километров…