Анархисты

Труд этот оказался не для его сноровки и комплекции – как же трудно ему было протискиваться по каменюкам в узкие щели завалов, через которые пролезть можно было, только выдавив из легких последний глоток воздуха. Кое-где становилось широко, и три-четыре свободных шага казались ему роздыхом. Он был поражен тем, как казавшееся ему до того точкой подземное пространство превращается в обширные дебри. Скоро более или менее ясная, но чрезвычайно разветвленная система штолен, которую он утомился метить зарубками камень об камень, понимая бессмысленность этого дела для успеха возвращения, свелась к неширокому карстовому разлому; он то сужался, то расширялся, и Соломин понемногу перестал испытывать беспокойство о том, как он вернется. Он пробовал кричать, сорвал голос, потому что больше кричал от страха, ясно понимая, что воздух в пещере не способен переносить звуки, и все равно не мог сдержаться. В некоторых лазах он задыхался от ужаса, от страха, что не сможет дать обратный ход, и порой, зажатый до неподвижности, пускал слюну, чтобы по тому, куда она потечет, понять, в каком направлении относительно вертикали он находится.

Несколько раз в просторных криптах он засыпал от усталости, а потом никак не мог проснуться, погребенный тишиной, совершенной тишиной, глухой и полной, как космос. Наконец он учуял запах Кати; может, это была галлюцинация, но ему казалось, что он сначала слышал аромат ее мыла, туалетной воды, потом – тела, и это его обрадовало; он ускорил движение и теперь в азарте продвигался под уклон по расширяющемуся лазу с гладкими, вылизанными половодьями стенками. Постепенно камни стали влажными, и он остановился перед небольшим бассейном воды. Здесь он обнаружил Катину штормовку и фонарик; дальше пешего хода не было, единственный способ двинуться вперед вел под воду.

Он взял в руки ее штормовку и погрузил в нее лицо. И тут все понял. Он заревел, начал срывать с себя одежду, но потом что-то сообразил, снова натянул брюки и шагнул в воду. У стены глубина дошла до груди, и надо было нырять. Он нырнул и долго впотьмах пытался нащупать ход, но с первого раза не получилось, а когда получилось, он уже не чувствовал своего тела и мышцы не работали, заледенев. Он еле выбрался на негнущихся ногах обратно, кое-как разделся и долго пытался согреться, стуча зубами, хватая Катину куртку и пытаясь напялить ее на себя.

Наконец он кое-как забылся. Проснулся от собственного крика. Ему что-то привиделось в забытьи, и он очнулся от мысли, которую до того не был способен подумать, – что Кати больше нет…

Он снова нырнул и теперь нащупал ход, почуял даже какое-то течение, увлекавшее его дальше, но устрашился и вскарабкался наверх. Перед тем как двинуться обратно, отлежался и несколько раз засыпал, и просыпался, и снова впадал в черную вату покоя, который здесь, в пещере, брал сознание в свой гипнотический оборот и манил отдаться ему навсегда.

Он было собрался в путь, но снова решил поддаться той страшной смертной слабости, которая владела им вот уже несчетное число часов, и опустился на камни, подложив под щеку Катину штормовку. И тут он почувствовал легкий толчок, почувствовал всем телом, и будто слабое движение прошелестело по всей полости пещеры…

LI

Увидев воду, Катя выдохнула облегченно, присела потуже завязать шнурки и решила, что куртка ей больше не нужна. Она вошла в воду с чувством, будто вернулась в родной дом, вернулась после долгого путешествия, неважно – стоящего или пустого, потому что теперь все позади и ничего, кроме радости, не осталось. Она выключила фонарик, положила его на камень, шагнула в воду, выставив перед собой руки, нырнула и, скоро нащупав ход, вплыла в него; вдруг учуяв течение, подловила его, и длина ее гребков удвоилась. Больше она не боялась, что ей не хватит воздуха, и вот это скольжение вглубь, в неведомое, в свободное время увлекло ее… Удушье стало мешать продвижению, тогда она пошла до упора, отталкиваясь от стены, карабкаясь по ней все дальше и дальше, и, когда слабость схватила ее за плечи, остановила, она с наслаждением вдохнула воду, с восторгом чуя, как та хлещет в нутро, стирая границу между внешним и внутренним, окончательно растворяя и претворяя ее в реку…

LII

У Капелкина, не на шутку озабоченного тем, что дети повадятся лазать в пещеру, три дня ушло на то, чтобы вынуть из тайника весь свой арсенал, добытый в лесу под Сухиничами, когда он вместе с детьми ходил в следопытские походы. Лес под Сухиничами, откуда так и не вышла целая дивизия, попавшая в окружение, в лиственной подложке был полон костей, мин, снарядов. Теперь Капелкин аккуратно выплавлял тол и утрамбовывал его в самодельные шашки. Еще полдня ушло на закладку.