Анархист

– Конечно уст'ашения! – Ленин от волнения опять начал сильно картавить. – Ещё какого уст'ашения, батенька! Этот бандитский э'емент осме'ился поднять р-руку на пос'анниц многотысячной рабоче-к'естьянской па'тии. Они хотят войны? Они по'учат войну. Что они там т'ебуют эти ме'завцы? Зачитайте, любезнейший Феликс Эдмундович ещё раз. Не сочтите за т'уд. Кстати, – Ленин широко расставил ноги и, уперев руки в боки, склонил голову к левому плечу – А ведь это и ваша п'омашка, Феликс Эдмундович. Кто стоит за этими бандитами? К'онштадская сволочь? Эсе'ы? Поляки? В'ангель?

– В записке требование, как у всех этих левых. Свобода слова, роспуск политотделов, освобождение политических… Есть одно отличие… В этой бумажке эти бандиты просят нас пойти на переговоры. О согласии сообщить через сегодняшний номер газеты «Правда». От кого всё это исходит, нет ни слова. – Дзержинский, наконец, остановился и сунул руки в карманы брюк. – Владимир Ильич, может это происки Антанты?

– Не-е-е-ет, дорогой мой Феликс Эдмундович, нет! Антанта здесь совершенно ни-при-чём! Это точно из Кронштадта. Требования слово в слово повторяют резолюцию Ничипо'енко. Вот ведь какой подлец! На женщин руку поднял. Знает, что если мы не станем их освобождать, они нас с грязью смешают, а если станем, то дадим им повод опять прибегать к этому методу отъявленных бандитов.

– Владимир Ильич, а нам не всё ли равно, с какой грязью нас мешают все буржуазные газеты? Вот женщин, конечно, жалко, это же ценнейшие революционные кадры. Одна Землячка чего стоит.

– Да, нам, как настоящим революционерам, наплевать на всю ту грязь, которой они нас четвёртый год поливают. Одной лопатой больше, одной меньше – разница не велика. Можно даже сказать, что никакой разницы. Да-с! Никакой! Поэтому что?

… - Дзержинский молча ждал продолжения.

– Поэтому ни на какие переговоры с террористами мы не пойдём! Нас на пушку не возьмёшь, а буржуазная мораль и прочие предрассудки нам чужда. Поэтому, женщин наших конечно безумно жаль, но революция, батенька, в белых перчатках не делается.

– Но Владимир Ильич! – Дзержинский и сам не отличавшийся излишней щепетильностью, тут не выдержал. – Захвачены же не просто бабы с базара. Это же наши боевые товарищи.

– Феликс Эдмундович, я вас не узнаю, батенька! – голос Ленина даже задрожал от возмущения. – Перечитайте, будьте так добры, катехизис революционера господина Нечаева. Кажется восьмым номером у него как раз о товарищах: «…отношение к товарищу определяется единственно степенью его полезности в деле практической революции». Как-то так, если память мне не изменяет.

– Владимир Ильич, память у вас прекрасная, но у Нечаева чуть-чуть не так, – Дзержинскому кажется, что он понял ошибку Ленина. – Он говорит о практической всеразрушающей революции. Мы же уже прошли эту стадию. Мы уже разрушили старый мир, нам пора уже новый мир строить. А с таким отношением к боевым товарищам, боюсь, ничего построить не получится.

– Может быть, милейший Феликс Эдмундович, может быть вы и правы… – Ленин на мгновение задумался. – А может быть, и нет. Впрочем, что-то мне подсказывает, что эти чистоплюи убивать никого не собираются. Поэтому ничего сообщать в «Правде» не будем. Подождём дальнейшего развития событий.

И приложите все силы вашей любимой ЧК к поиску этих бандитов!

…

(Москва. Хитровка)

В тёмном подвале холодно и сыро. В провонявшем крысами каземате со сводчатым потолкам, видавшим ещё опричников Ивана Грозного, за колченогим столом сидел Паша Новодеревенский. На столе, в пятирожковом бронзовом канделябре, горели, потрескивая, восковые палочки свечей. Света из-за общей подземной сырости они давали не много, но достаточно, чтобы различить буквы, написанные от руки. Напротив Новодеревенского громоздилась крупная фигура Григория Рогова.

– День прошёл, ответа мы не получили, – Рогов собран и деловит. – Впрочем, мы так и думали. Наверняка, большевики считают, что мы не решимся убивать заложниц.

– Хе-хе, а ты собираешься баб мочить? – Паша изобразил гримасу усмешки.

– Пока нет. А дальше видно будет. Твой же корешок шлёпнул утром одну, вот её и будем по частям отправлять. – Рогов поднял глаза на Новодеревенского. – Ты, Паша, зазря смеёшься… Мусора же не знают, совсем мы её пришили, или от живой куски отрезаем. Пускай думают, что живой, может у них тогда какая-то жалость проснётся. Их же тоже матери рожали.

– Ох, не нравится мне всё это… – Паша опять запричитал, явно набивая цену. – Уши сам будешь резать, или из моих ухорезов кого попросишь? Ещё вопрос. Этих баб, что мы сейчас в подвале держим, кормить ты собираешься?

– Зачем? Фураж нынче дюже дорог, – теперь пришёл черёд смеяться Григорию. – Ничего с ними за пару-тройку дней не случится, если и голодом посидят. Воды им только поставь. Наших детишков им жалко не было, так чего нам их жалеть?