– Тебя не забудешь, ты же тот ещё горный орёл, – поддержал тон Козырь. – А что на счёт голодовки, так сам же говорил, – кто не работает, тот да не ест. А кто много работает, тот ест много. Слышал я прошлой ещё осенью, что пристрелили тебя. Говорили, что целый полк по твою душу послали и из пушки тебя в Могилёвскую губернию…
– Соврали выходит – хищно усмехнулся Григорий. – Про пушки и полк правда, так оно всё и было, а всё остальное… ну ты сам видишь. Не привидение же я! Лучше ты мне скажи, чем в Москве занимаешься, что таку шеяку отъел? Может, поспособствуешь старому знакомому?
– Добрые люди помогли. За мзду малую пристроили к должности не высокой, но рабочему государству крайне необходимой. Заместитель заведующего по снабжению ГУВЗ Республики, так моя должность называется. Жду вот сейчас прибытия поезда из Ташкента с грузом продовольствия. А ты чего в Москве делать собираешься? Лёгкой жизни ищешь?
– Скорее наоборот, – опять ухмыльнулся Григорий. – Люди мне нужны с боевым опытом, не брезгливые и не пужливые. Нет ли у тебя таких на примете.
– Есть и не пужливые, есть и с опытом, как не быть, – в глазах мелькнула неясная хитринка. – Ты никак анархическую революцию учинить собираешься? Давай так сделаем. Я дела закончу и сюда вернусь. Ты меня тут дождись. Я тебя познакомлю с человеком, который тебе точно сможет помочь. Там уж ты сам с ним договаривайся. Если договоришься, обо мне не забудь.
– Как я о тебе забуду! Не боись, Мишук, сочтёмся. Свои же люди.
…
Небольшая площадь в центре столицы, близ реки Яузы и Яузского бульвара, окружена трёхэтажными домами с облезлыми стенами. Площадь лежит в низине, в которую спускаются, несколько переулков. Из-за такого положения и близости реки над площадью всегда курится туманное облако. Особенно к вечеру. Жуть берет свежего человека: облако село! Вот и перед нашими друзьями спустившимися по Воронцову полю, открылась панорама серой шапки вечернего тумана.
– Толкуют, что тут до революции народу тьма собиралась, – рассказывал Козырь. – У селян денег на ночлег не было, так они здесь гуртами сбивались и прямо на мостовой на армяках укладывались.
– А нас ты сюды зачем притащил? – Григорий с удивлением оглядывал странное и таинственное место.
– Ты ж, Гришан, сам мне сказал, что тебе люди нужны для каких-то дел. Вот тут ты людей и найдёшь сколько надо. Лишь бы было чем этим людям платить, – Козырь внезапно стал серьёзен. – Только смотри, будь осторожен. Народ на Хитровке лихой да бедовый. Здесь жизнь человеческая зерна ржаного не стоит. За понюшку табаку убьют и не поморщатся.
– Слухай, Мишук, верно у тебя тут знакомые имеются? – Включился в разговор Кайгородов. – Ты б, паря, свёл бы нас с кем-нибудь из местных, а то ведь и в самом деле укокошат нас с Григорием по тёмному времени. Поминай, как звали.
– Я бы с радостью, со всем моим почтением, но вы же мне не рассказали, что вы делать собираетесь, а как я вас важным людьм буду представлять, ежели ничего про вас сказать не могу?
– Веди нас в какой-нибудь кабак, там и потолкуем. – Кайгородов хлопнул Козыря по спине так, что тот даже слегка потерял равновесие. – Негоже посередь мостовой об важном мусолить.
– Сейчас из всех местных кабаков только «Каторга» ещё елозит потихоньку, народ из Москвы поразбежался. Кто в белые подался, кто в европы, а кто и просто в деревню на вольные хлеба. Хитрованам пайки никто не выписывал. А «Каторга» место знаменитое, тут обычно собирались и те, кто по закону с кичи откинулся, и те, кто удачно лапти сплёл[150]. Поэтому по сию пору здесь народец ещё собирается. Вон она – «Каторга». – Он ткнул пальцем в обшарпанное грязное двухэтажное здание с чёрными глазницами выбитых окон.
Через пару минут они пересекли площадь и шли вдоль, воняющей застарелой мочой, грязной стены. Неожиданно распахнулась неприметная дверь. Кто-то схватил Григория за руку, втащил внутрь, и уже собрался захлопнуть дверь, но Кайгородов среагировал быстрее. Он успел сунуть в дверь сапог, мешая хозяевам насладиться общением со случайным гостем. Григорий тоже не лыком шит. Из темноты доносились звуки крепких ударов. Драка в подъезде приобретала всё более ожесточённый характер.
– Ша! Макан! – Козырь выхватил револьвер и выстрелом в потолок подтвердил серьёзность намерений. – Прекратили кипиш!
Он чиркнул спичкой освещая небольшое пространство перед деревянной лестницей ведущей куда-то на второй этаж.
– Козырь, гад, ты что-ли? – Раздался из темноты скрипучий голос. – В кои-то веки лох в наши края заглянул, так и того ты притащил.
– Хавло-то завали! – Рявкнул в голос Козырь. – Ты, Капустка[151], рамсы попутал? на кого пасть разеваешь? Скажи лучше, Ванька Вороной здесь?
Да, ты Козырь не кипишуй, – успокаивающе сладко запел мужичёк, которого Козырь назвал Капусткой. – Не трону я твоих корешков, не боись. Успею ещё кровя пустить. А что за Вороного, так сегодня у евойной марухи именины. Выпивать они со всей кодлой изволят-с. Где-то в Марьиной Роще-с. – Капустка подобострастно захихикал.
– А кто тогда в «Каторге» папа?