Анархия non stop

С этого момента фрейдист-отец заподозрил неладное, разыскал в пустыне тела и стремительно приближался к помешательству, от которого уберег стольких пациентов. Сын готовил новую акцию вдвоем с приятелем. Увлечь за город победительницу районного конкурса красоты. Однако в последний момент товарищ перетрусил, как говорил позднее, «из-за чрезмерно расширяющихся зрачков маньяка». Чудом уцелевшая жертва подарила несостоявшемуся палачу букет и сфотографировалась с ним в зале суда, для газеты.

— Я любил трех женщин, и все пали от моих рук, — гордо откровенничал SS. Письма отцу Эдип продолжал писать и в камере смертников. Перед казнью он просил свидания с родителем и подарил ему рисунок петли и болтающегося в ней манекена с надписью DODDY, а вокруг, недоумевающие, Дональд Дак, Микки Маус и заяц Банни.

Через год, в день казни сына, доктор повесился в развлекательном парке города Т. В кармане старика нашли последнее письмо, подписанное SS, оно называлось «нестрашный суд психоанализа», были там и такие строки:

«Комплекс — это индивидуальная проблема самоидентификации, обычно неосознаваемая или переживаемая в символической форме. Проблема, вызванная коллективным сюжетом поведения. В этом общепринятом сюжете приходится выбирать роль, собственно, ты «закомплексован» ровно настолько, насколько ты не справился со своей ролью. Я сделал последнюю открытку. Не вкладываю ее в конверт, передам, только если разрешат увидеться. Хочу, чтобы на этом картоне были заметные отпечатки пальцев преступника».

Выдавший SS друг женился на той самой манекенщице. Поколение «убийц-клоунов» признает SS своим предтечей и ездит в ту пустыню, чтобы встретить его разрисованную тень.

Двадцать четыре ружейных ствола. Своего рода циферблат. Прицельность каждого регулируется отдельным винтом. При помощи фитиля и правильных отверстий все ружья выстреливают одновременно. Утром полицейский комиссар донес королю: «У театра Амбигю вас постараются убить». Роскошная процессия с усиленной против обычного кавалерийской охраной миновала указанное полицией место. Короля закрывали своими телами несколько маршалов и министров. Артистам, вышедшим приветствовать монарха, ничего не удалось рассмотреть, как будто его не было вовсе и ехала одна свита. Все забыли, что в Париже есть и второй театр Амбигю.

Залп оглушил всех на бульваре. Восемнадцать человек расстались с жизнью на месте. Еще два десятка получили разной тяжести увечья. Убитых лошадей никто не считал. Королю пулей оцарапало висок.

Самое сильное впечатление изобретателя — пылающая Москва. Он был герой наполеоновских походов, особенно отличившийся доблестью при Бородино и под Смоленском. Южанин, сын безродного вора, поднявшийся в офицеры революционной армии, сразу после войны он получил десять лет за кражу коровы. В тюрьме подружился с республиканцами, лично знавшими когда-то Робеспьера. Будущий изобретатель вышел за ворота тюрьмы с твердым намерением наказать буржуазного либерала Людовика. «Я командовал бы страной при помощи двухсот верных штыков, — объяснялся изобретатель перед судьями, — перво-наперво проверил бы происхождение всех крупных капиталов и объявил бы имущественный ценз в 300 тысяч франков». Впрочем, всерьез командовать страной изобретатель не собирался, а просто повторял то, что слышал в тюрьме.

В момент презентации изобретения его машина взорвалась прямо в комнате — не выдержали стволы. Ему сильно повредило пальцы и сорвало часть черепа. Сквозь дырку в кости на гвардейцев, скрутивших его, смотрел смущенный мозг изобретателя. После взрыва ему хватило мужества спуститься по плетеной лестнице во внутренний двор и дать гвардейцам сдачи. Показания изобретатель давал голосом Наполеона, точно копировать который научился еще в итальянском походе. Перед своим историческим залпом подсудимый выпил много водки и этим тоже объяснял неудачу: «Привычка, приобретенная в России, точнее, при зимнем отступлении из Москвы».

В военно-исторической галерее Парижа его машина занимает величественное место. Первый в истории пулемет. Автор гильотинирован.

Объяснить, почему некоторые из своих безмотивных убийств он совершал в купленных на ярмарке масках, Франсуа охотно согласился:

— Любое дело касается нас до тех пор, пока оно в маске, любой голос понятен, только если он говорит на чужом языке, обнаженная вещь равна себе и никому не видна, прозрачна. Поэзия, говорящая на языке поэ­зии, не нужна. Физика, объясняющаяся языком физики, бесплодна. Политика, пользующаяся языком политики, никому ничего не даст и ни у кого ничего не отнимет. Поэзия будет сама собой, пока она говорит языком точной науки или политики. Физика откроет двери в прихожую к монстру материи, только если выскажется на языке литературы или политики. Политика оплодотворит наступающую реальность, только если воспользуется поэтическим или научным словом.